Анатолий Уткин - Унижение России - Брест, Версаль, Мюнхен

Многократно описан случай на короткой остановке в Модене. Ему передали телеграмму из США, и на лице президента отразилось удивление, сожаление, облегчение. Умер тот, кто открыто объявлял его политическим банкротом и бесчестным политиком, — Теодор Рузвельт. В телеграмме соболезнования Вильсон исправил слово «опечален» на «потрясен» — так было ближе к истине. Смерть самого талантливого противника среди конкурентов-республиканцев укрепила веру Вильсона в то, что ему удастся сокрушить оппозицию и навязать конгрессу то дипломатическое решение, которое он сейчас намеревался предложить европейцам.

Падеревский пишет из Варшавы полковнику Хаузу, что ситуация в Польше «просто трагична. У нас нет продовольствия, одежды, оружия, боеприпасов». Великий пианист просил прислать пушки и патроны к немецким винтовкам. «Если со всем этим запоздать, то результатом будет установление варварства во всей Европе» [494] Wilson W. Papers. V. LIV, p. 32–33. . Именно в это время войска нищей Румынии бросились на Трансильванию, на улицах Берлина шли бои, итальянские войска высадились на побережье Истрии и вошли в Албанию. Венгрия готовилась к социалистической революции. Тем, кто отправлялся на конференцию в Париж, предстояло разобраться в этом историческом круговороте. Или победит порядок, о котором мечтали в Кремле.

А секретарь Парижской мирной конференции Морис Хэнки записал в дневнике: «Судьба Британской империи волнует меня больше, чем мирное разрешение конфликта» [495] Hankey M. The Supreme Control at the Paris Peace Conference 1919. London, 1963, p. 22–25. .

Германия хотела сохранить свое доминирование на европейском Востоке. Тренер и здесь свободнее всего пользовался «фрайкорами», свободными формированиями, готовыми, полагаясь лишь на себя, охранять германские интересы в той части Европы, которая несколько месяцев назад была в полном германском подчинении. В мемуарах Тренер рассказывает, как пересылал добровольцев из западной части Германии на европейский Восток. Хорошим материалом для рекрутирования были безработные и не нюхавшие пороха студенты. К концу зимы в германских руках было не меньше миллиона таких «летучих» образований, действовавших как бы нелегально, но твердо придерживавшихся своей линии на контроль над восточными землями. С одной стороны, регулярные части расформировывались, а параллельно добровольцы создавали новые ударные силы. Эти силы отсылали на восток, благо границы здесь еще не сформировались.

Эберт решил перенести столицу новорожденной республики в тихий Веймар. Причин было две: военно-стратегическая — отдаленность от западных противников; социальная — Веймар, родина гетевского либерализма, никак не был похож на кипучий пролетарский Берлин. Совершенно далекий от поэзии военный министр Носке настоял на выборе Веймара. Пятидесятитысячный Веймар будет проще защитить от пролетарских повстанцев, чем миллионный гигант Берлин. Носке послал 120 своих солдат в Веймар 30 января 1919 г. Но прежде чем этот отряд вышел на центральную площадь Веймара, он был разоружен и арестован местным коммунистическим отрядом. Лишь посланные вослед 7 тыс. правительственных войск освободили своих камарадов и организовали оборону вокруг города. А Национальная ассамблея открыла свои заседания в городском Новом Национальном театре лишь 6 февраля 1919 г.

Состав Ассамблеи разместился в партере, публика заняла ложи. На сцене пять народных комиссаров во главе с Эбертом сидели за столом, покрытым красной скатертью. Шел снег. «Фрайкор» Меркера защищал новую власть. На столе — пунцовые тюльпаны. Эберт, весь в черном, совершенно очевидно чувствовал себя неловко. Его черный фрак не вписывался в общую ситуацию, далекую от XIX в. Очевидец характеризует общую обстановку как «утренник в малом придворном театре». Представить себе, что сейчас на трибуну поднимется Дантон или Бисмарк, было невозможно.

Основная масса депутатов принадлежала к нижним ветвям «среднего класса». Вечером все они шли в местное кабаре — хорошая самооценка. Для таких людей, как Ратенау, думать, что эти жалкие люди решают судьбу Германии, было немыслимо больно.

На второй день заседаний Ассамблея выдвинула две кандидатуры на пост президента республики — Пауль Гинденбург и Вальтер Ратенау. При выдвижении первой кандидатуры в среде социал-демократов раздался смех; при выдвижении второй кандидатуры смеялись на правой половине политического спектра [496] Kessler H. Walter Ratenau, N.Y., 1969, p. 265–266. . Уже тогда именовавшийся «деревянным» Гинденбург и глазом не моргнул. А Ратенау мучительно перенес смех части аудитории и с тех пор ненавидел Национальную ассамблею чистой ненавистью. И, надо сказать, он был не одинок в своем презрительном отношении к новорожденному парламенту. Многие немцы с этих дней начинали воспринимать веймарский парламент как нечто временное.