Владислав Ходасевич - Державин

Уже, как молния, пронзает

Их светлу грудь его хвала;

Злат мед блестит в устах пунцовых,

Зари играют на щеках;

На мягких зыблющих, перловых

Они возлегши облаках,

Небесных арф и дев внимают

Поющих тихоструйный хор.

Неужели нужно настаивать, что это отрывок из стихотворения "На взятие Варшавы"? Трудно даже вспомнить,

(357)

что оказалось поводом для того, чтобы Державин так свободно унесся в мир своих идей. А когда взгляд его обратится к конкретному предмету или картине, в них также он увидит лишь осуществленное ранее в райском прототипе. Поэтому лето откроет последовательность играющих красок:

Знойное лето весна увенчала

Розовым, алым по кудрям венцом;

Липова роща, как жар, возблистала

Вкруг меда листом.

Желтые грозды, сквозь лист продираясь,

Запахом, рдянцем нимф сельских манят;

Травы и нивы, косой озаряясь,

Как волны шумят.

Сткляныя реки лучем полудневным,

Жидкому злату подобно, текут.

Если так верны, так прочны природные краски, то на свете нет ничего страшного, томящего и мечтательного. Нет пределов для освещения всяческих повседневных явлений блистанием райских красок. Радость о мире придет не от мира, безразличное движение которого не видно поэту, но от настойчивости его воображения, находящего вещи в момент их наибольшего блистания или еще сосредоточивающегося на вещах блистающих. Но Державину мало природного света. Гиперболизм - сознательно принятый им метод.

В своем "Рассуждении о лирической поэзии или об оде", рассуждении, местами поражающем неожиданной эрудицией, Державин оправдывает различные особенности своих од. Он говорит здесь о воображении, которое тем пламеннее, чем народ дичее, о смелом вступлении, происходящем "от накопления мыслей, которые, подобно воде, стеснившейся при плотине или скале, вдруг прорываясь сквозь оные, с шумом начинают свое стремление", о лирическом беспорядке, означающем, "что восторженный разум не успевает чрезмерно быстротекущих мыслей расположить логически" - "лирик в пространном кругу своего светлого воображения видит вдруг тысячи мест, от которых, чрез которые и при которых достичь ему предмета, им преследуемого; но их нарочно пропускает или, так сказать, совмещает в одну совокупность, чтоб скорей до него долететь", наконец, о блестящих картинах, которые должны быть "начертаны огненною кистью" - "здесь более всего идут иперболы".

Из всей томительно-скучной, служебно повседневной прозы Державина только одна эта статья по богатству своих

(358)

мыслей может быть сопоставлена с творческой силой его лирики. И тем больше убедительность этой статьи, что она лишь резюмирует действительно им осуществленные методы. Случайно Державин дал в ней одно сравнение - потока мыслей и потока воды, которое для него больше, чем простая вольная метафора. Скорее здесь намечена та первоосновная стихия, изменения и виды которой более всего приближаются к различным состояниям души. Душа неведома и непостижима, она познается только метафорически. И весь мир не познается ли в метафорах всего адекватнее? Почему такое преображающее поэтическое познание, являющееся в то же время всегда и созданием мира, считать необязательным, а строю понятий, в котором уже не осталось никакого воспоминания о конкретном и живом многообразии, приписывать достоверность? Державин не задается - по счастью - теоретико-познавательными задачами, и потому такой, действительно творческой и синтетической силой обладают его переживания. Разнообразным чувствам соответствуют видоизменения отвлеченной стихии. Она подобна воде, меняющей ритм своего течения, подобна стеклу, прозрачному, отражающему игру драгоценных камней. Она едина и изменчива в своей игре, в своих ритмах. Идиллические, нежные чувства для Державина звучат при "Прогулке в Царском Селе", как шум струи, под багряным золотом неба:

За нами вслед летела

Жемчужная струя;

Кристал шумел от весел,

О, сколько с нею я

В прогулке сей был весел.

Любезная моя,

Я тут сказал: Пленира,

Тобой пленен мой дух,

Ты дар всего мне мира

Взгляни, взгляни вокруг

И виждь: красы природы

Как бы стеклись к нам вдруг:

Сребром сверкают воды,

Рубином облака,

Багряным златом кроны;

Как огненна река,

Свет ясный, пурпуровый

Объял все воды вкруг.

Медленное течение стиха разбито на строки, подобные звеньям жемчужного ожерелья, оно вносит мир и нежность

(359)

в сверкание красок, в медленное и сверкающее движение чувств. Но переход от идиллических семейных чувств к метафизическому полету есть не более, как замена водной игры в озере - бурным стремлением водопада: