Артём Драбкин - Я дрался на Т-34. Книга вторая

— Воспитанник бригады Анатолий Якушин за что получил орден Красной Звезды?

— За спасение командира бригады. Уложил немца…

— Как относились к немцам?

— По-человечески. Когда после Победы стояли в Германии, я жил на квартире у немца. Сначала нам не разрешали жить на квартирах, а потом разрешили. Двухкомнатная квартира, прекрасная мебель. Спрашиваю: «Откуда такая мебель?» Немец рассказал: «Было такое положение, если вступлю в нацистскую партию, буду иметь работу, питание». Он вступил — и жили они хорошо. Но сын у него погиб на нашем фронте.

— Что брали из трофеев?

— Ничего. А куда класть? В Германии я взял перламутровый аккордеон. Сам я играть не умею, но очень уж он красивый был. На одном складе взял тюк хрома разных цветов, привязал на башню, — а как пошел в атаку, все улетело. Мы показывали свою дисциплину, нам рабочие Южного Урала дали наказ: никакого мародерства. И ничего такого не было, потому что за нашей армией, корпусом следили, приезжал на фронт первый секретарь Челябинского обкома.

— Со Смершем были контакты?

— Уже в Германии; я был Герой Советской Союза. Деревню взяли, там большой пруд, утки плавают. Я штук 7 убил. Идем. Смершевец увидел: «Что за мародерство?» Я говорю: «Здесь же никого нет, какое мародерство?! А эти просто плавали!» — «Пойдемте в Смерш» — «В Смерш не пойду. Если хочешь разбираться, пойдем к нам в бригаду, там разберемся». Все-таки я его утащил к себе в бригаду. Заместителем командира батальона по политчасти был подполковник Денисов. Он говорит: «Мы ему показательный суд устроим! Идите, не шумите здесь». Тот только ушел, Денисов мне: «Быстрей ощипывай, готовь. Супчику хочется». Хороший мужик! Простой, душевный.

24 июня 1945 года состоялся Парад Победы. Я был его участником, шел в пешем строю. Мы долго готовились в Дрездене. Потом приехали в Москву, остановились в Лефортово, в училище Верховного Совета РСФСР. Готовились хорошо, старались. Попасть на Парад Победы с фронта — это же была такая радость, что описать нельзя. Большие тренировки были, в том числе и на Красной площади. А попробуй после фронта выдержи строй?! 24 июня в 5 часов нас подняли. Шел сильный дождь, обмундирование несколько раз меняли. У танкистов темно-синие комбинезоны, танкошлем, краги — видно, что идут танкисты!

Я с 1924 года. Родился в Москве. Летом 41-го уехал в село Воронежской области, где жили дедушка и бабушка, на каникулы. Объявление о начале войны я услышал, когда шел вместе с мамой и бабушкой в магазинчик, что находился в центре села. Я всегда ходил с ними, поскольку рядом с магазином был турник, самодельные брусья, на которых я тренировался, пока они делали покупки. В то время как-то было принято среди молодежи хвастаться тем, кто больше подтянется, быстрей пробежит, дальше заплывет… Жара стояла страшнейшая! Зной, все как будто вымерло — ни звука, ничего, такая тишина. И вдруг из репродукторов, что висели на столбах, слышим речь Молотова, объявившего о начале войны. Поднялся вой, деревенские бабы плачут, собаки залаяли, завыли, беготня сразу началась. Вот этот шум у меня в памяти остался… Я-то думал: «Чего они плачут, когда радоваться надо? Сейчас быстро разобьем фашистов!» Так воспитаны были… Мы, школьники, сразу побежали в военкомат. Военком говорит: «Рано, ребята, надо закончить 10 классов». Обратно в Москву меня уже не пустили, поскольку шла эвакуация, поэтому 10-й класс я оканчивал летом 1942 года в этом селе. 9 июня был выпускной вечер, а 10-го мы уже все были в военкомате.

— Как воспринималось отступление 1941 года?

— Тяжело было, когда начали приходить похоронки. Самым страшным человеком в селе был почтальон. Все с ужасом смотрели и гадали, к кому он завернет, ведь почти из каждого дома кто-то ушел на фронт… Молодежь рвалась на фронт, причем было позорно, если тебя не взяли в армию. С таким парнем девушки не хотели гулять. Его родители шли в военкомат и чуть ли не скандал устраивали, почему моего сына не берут. Учитывая такое настроение, можно сказать, что почти все мужчины села были призваны. И за первый год войны очень много пришло похоронок. Настроение у односельчан было подавленное. Поминали? Конечно. Придут соседи, родные, а в деревне все родные. Зайдут с бутылочкой. Таких роскошных поминок, как в обычной мирной жизни, конечно, не было — деревня не голодала, но и не роскошествовала. А так придут, поплачут…