Василий Хомченко - При опознании - задержать

- Отец Паисий, не каждый наш ближний достоин любви.

- Любите человечество, раз не любите отдельных людей.

- За человечество я готов на крест пойти. Однако же существует еще на земле несправедливость, и ее нужно уничтожить. Кто ж должен это сделать?

- Смысл веры в том и состоит, чтобы каждый из нас, в том числе и те, кто совершает несправедливость, жили с богом в душе, по его заповедям. Чтобы все совершенствовали сами себя, тогда к ним ко всем придет счастье. Счастье - это вера в бога, а значит, и праведная жизнь. Веруйте и вы почувствуете, как вам легко стало жить. Счастье, которое вы хотите дать народу - сделать его богатым, сытым, - не то счастье, которое надлежит дать людям. Богатство и сытость никогда еще не делали людей счастливыми. Вы думаете, богач счастливей схимника-старца? Вы воюете за богатство социальное, а людям нужно богатство духовное.

- И все же, отец Паисий, хлеб наш насущный даждь нам днесь... Одни купаются в роскоши, другие мечтают о краюхе хлеба. Где же правда? Мирно, по своей охоте богачи не поделятся с ближним.

- Сын мой, что толкает к бунту? Какая причина? Зависть к богатству. Каждый бунтарь воюет, чтобы самому стать богатым.

- Я борюсь не за это. Потому и человечество люблю и каждого человека люблю, если он того стоит.

- Христос учил: сам себе сотвори рай. Сделайся каждому братом - и наступит рай. Без любви к ближнему живем - отсюда все грехи и несчастья. Счастье придет тогда, когда сердце наше откликнется любовью к людям и каждый станет работать не для себя, а для всех. Этой любовью люди мир преобразят, и на земле воцарятся справедливость и покой.

- Эх, слышал бы бог ваши слова, отец Паисий. Но даже бог бессилен и не может передать свою волю людям, не может их переделать.

- Не бог идет к людям, люди должны идти к богу. "Узри бога и все узришь", - так записано.

- Узри... Только на том свете можно стать перед ним, а я на этом свете еще пожить хочу, - дерзко сказал Соколовский.

- Живи. И такое записано: "Помилуй, господи, всех днесь пред тобой представших". Подумай, сын мой, что в каждое мгновение сонмы людей, покидающих жизнь, предстают перед богом, дают ему ответ за свои земные дела.

- И бог грешных карает? Где же тогда божье милосердие? Любовь к грешникам?

- Да, правда. Бог нам судья. Он милует и карает. Человек судьей быть не может. Не имеет человек права судить человека за грехи перед человеческим родом, пока не осознает, что сам он такой же грешник и преступник, как тот, кого он судит, что сам он виновен в свершенном преступлении, может быть, даже больше, чем тот, кому оно ставится в вину.

- Что же все-таки делать людям для социальных перемен в государстве? Неужели по вашему примеру призывать к покорности и совершенствованию души?

Отец Паисий встал, нахмурил брови:

- Ну уж и не бомбы кидать в таких же людей, как ты сам. По трупам убиенных человечество к счастью не приведешь. Неужели вы счастливы от такой своей веры, от крови? Вся ваша революция не стоит и кровинки безвинной души, особенно если душа эта детская. Убиенный младенец вопиет об отмщении. Так написал один русский сочинитель.

"Он и про бомбы знает. Значит, про все знает. От Нонны". Теперь Соколовский окончательно в это поверил.

- Скажите, милый человек, - снова заговорил отец Паисий, - неужели люди сами не дойдут до осознания того, что они грешны, и каждому из них нужно избавляться от пороков. Да и церковь этому учит, требует, призывает. В конце концов, разве плохо исправлять свою нравственность?

- Тогда надо начинать это с самой головы, оттуда, - ткнул Соколовский пальцем вверх, - с самого монарха. А он себя безгрешным считает.

- Божеские поучения касаются всех. Все люди рабы бога, даже и монархи, хоть они и помазанники божии.

- Ну, хоть в этом, отец Паисий, вы со мной согласны. - Соколовский встал. - А главное, спасибо вам за то, что вы человек добрый и честный. Это ж Нонна перед вами слезу пустила, от нее все узнали.

- Не обижайте ее, сын мой. Она добра вам желает и любит больше, чем себя. Она теперь мать, поэтому вдвойне тревожится - за вас и за дитя.

Они еще поговорили про венчание - условились сделать это завтра с раннего утра, и Соколовский пошел домой.

Нонна уже вернулась из магазина - на столе на блюдце лежали два кольца, а на кресле висело белое подвенечное платье. Нонна сразу же догадалась, что Соколовский узнал об ее исповеди отцу Паисию. Стала возле стены, напряженная, сжав губы, заложив руки за спину, глядела на него, хоть и боязливо, с готовностью отчаянно обороняться. Соколовский протянул было руку к кольцу, но не взял и тоже встал возле стены напротив Нонны, как и она, заложив руки назад.