Похожим образом вели себя и флибустьеры. «Здесь больше тысячи человек, которых называют флибустьерами, — писал в 1677 году в рапорте начальству губернатор Сан-Доминго Жак Неве де Пуансе. — Они нападают на испанцев и корсарствуют только затем, чтобы было на что выпить и поесть в Пти-Гоаве и на Тортуге, и не уезжают до тех пор, пока не выпьют всё вино или пока у них не кончатся на него деньги, товары или кредит». Времяпрепровождение пиратов кратко и емко описано в «Песне о капитане Варде»:
На суше, как и на воде,
Он удержу не знал
И всё, что лютостью добыл,
Сейчас же промотал.
Упившись кровью, жаждал он
Теперь других утех.
Здесь пьянство с блудом заодно,
А с ним содомский грех.
Деньги, кстати, просаживались огромные. Команда Джона Дэвиса с Ямайки разграбила город на берегу озера Никарагуа, набрав чеканного золота, серебряной посуды и ювелирных изделий на 40 тысяч реалов. Всё это пираты довольно быстро прокутили на Ямайке и были вынуждены отправиться в новый поход. Добыча Олоне, разорившего Маракайбо, составила 60 тысяч реалов; они перекочевали к трактирщикам и шлюхам с Тортуги буквально за три дня. В 1680 году Клод де Форбен оказался на Сан-Доминго, куда как раз прибыли флибустьеры Де Граммона, разграбившие (в который раз!) Маракайбо. «Мы проводили время, развлекаясь вместе с ними. Однажды Граммон, играя в «десятку» [77] Азартная игра с двумя костями, известная еще римлянам и занесенная ими в Галлию, в которой главная задача игроков — выбросить с одной попытки десять очков; при переборе игрок доплачивает в банк сумму, в два раза превышающую сделанную ставку.
с маркизом д'Эстре, поставил разом десять тысяч пиастров. Маркиз вышел из игры: хотя он и был крупным вельможей, не считал уместным принять вызов авантюриста, у которого в сундуках, возможно, лежали 200 тысяч пиастров».
Задержимся ненадолго на денежном вопросе, чтобы прояснить его цену.
Французские, английские и голландские колонисты с Малых Антильских островов были вынуждены покупать провиант и скоту испанских поселенцев, которые, в свою очередь, приобретали у них сахар и табак. В результате единственной валютой на островах Карибского архипелага стали испанские монеты. С конца XVI века в Лиме, Мехико, Гватемале, Боготе и Потоси появились королевские монетные дворы, чеканившие реалы — основу испанской денежной системы вплоть до середины XIX века. Реал — серебряная монета весом 3,35 грамма, вошедшая в обращение в Кастилии в XIV веке; естественно, что на Карибах это была мелочь. Большее распространение получили монеты в два реала (песета), в четыре и восемь реалов (пиастр). Пиастр весил унцию серебра (28,3 грамма), песо — 1 % унции, дукат — 1,5 унции. За 16 серебряных реалов (два пиастра) давали один золотой эскудо. Во Франции эскудо называли пистолями. Пистоль был равнозначен луидору, введенному Людовиком XIII в 1640 году и стоившему десять ливров.
Столько же стоил двойной дукат, чеканившийся в Испании и Фландрии и имевший широкое хождение в Европе. Соответственно, в обращении были дукаты и полудукаты. Дублон, то есть двойной эскудо, был золотой монетой весом 6,77 грамма и стоил 32 реала. В Испании дублоны чеканились с 1497 года; они имели хождение также в Мексике, Перу и Новой Гренаде.
Французские землепашцы и чернорабочие, отправлявшиеся на Антильские острова работать по найму, получали по договору 300 фунтов табака и сахара и полсотни ливров (десять пиастров) за три года службы; ткачи и канатчики зарабатывали такую же сумму в месяц; корабельному плотнику причиталось 680 ливров (136 пиастров) за два года работы, тогда как обычному плотнику — 260 ливров (52 пиастра). На такие деньги они влачили полуголодное существование, работая не покладая рук Пираты же могли себе позволить платить по четыре реала за бутылку водки [78] Если принять, что объем бутылки составлял 0,7 литра (это была стандартная бутылка, например, во Франции), то «карибская наценка» оказывается весьма существенной: пинта (0,952 литра) водки, вывозимой из Франции в Африку, стоила 1 ливр, а четыре реала равнялись 2,5 ливра.
(столько же стоила корова). Часть своей доли добычи пираты получали в виде драгоценностей, в которых ничего не понимали, и товарами, которые тоже сбывали за бесценок Дорогие вещи ставили на кон, проигрывая целое состояние, и вскоре человек, который в Европе был бы сказочно богат, оказывался без гроша и бывал вынужден одалживаться у товарищей.
«У пиратов был кредит и среди трактирщиков, — дополняет Эксквемелин. — Но на Ямайке кредиторам верить нельзя: ведь за долги они могут запросто тебя продать, и я сам тому не раз был свидетелем. У одного пирата сперва было три тысячи реалов, а не прошло и трех месяцев, как его самого продали за долги, и как раз тому, в чьем доме он промотал большую часть своих денег».
Читать дальше