Игорь Кузнецов - Засекреченные трагедии советской истории

Помимо мемуаров сохранился еще один рассказ Баранченко в литературной записи Семена Резника, который работал в 1960 гг. редактором серии «Жизнь замечательных людей»: «Дмитрий Ильич был выпивоха и весельчак. Баранченко не раз помогал ему выбираться из винных погребков, в которых Дмитрий Ильич так накачивался крымским вином, что выбраться оттуда без посторонней помощи ему удавалось далеко не всегда. Дмитрий Ильич любил ухаживать за хорошенькими женщинами. Особое внимание он оказывал Фанни Каплан, которая была очень красива и пользовалась успехом у мужчин».

Именно военварч Дмитрий Ильич Ульянов, младший брат Ленина, рекомендовал Каплан поехать в Харьков к известному офтальмологу Л. Л. Гиршману, о котором шла молва, как о настоящем кудеснике. А. Ф. Кони, к примеру, писал, что, «наряду с блестящим офтальмологическим диагнозом и продуманным прогнозом, у Гиршмана шло участливое, почти нежное отношение к душе пациента…» Есть свидетельства того, что Гиршман был почитателем Зигмунда Фрейда.

Что творилось с душой Фейги в Харькове — загадка. Но загадка разрешимая.

Известие об октябрьском перевороте Каплан восприняла отрицательно. Но особенно потрясли ее воображение кровавые расправы с офицерами и «буржуями» («Варфоломеевская ночь» в Севастополе и другие) зимой 1918 г. Не мог не возмутить ее и разгон «Учредилки».

Замечательный разговор произошел в феврале 1922 г. между членом ЦК партии эсеров Д. Д. Донским и левой эсеркой Бертой Бабиной в Бутырской тюрьме:

«— Скажите мне, как могло случиться, что эсерка Фанни Каплан по заданию ЦК пошла убивать Ленина?

- Вы так уверены, что Каплан была эсеркой?

— Но ведь об этом писали и пишут все газеты, и наши, и зарубежные. И говорят на каждом перекрестке!

— Так вот, милочка, прежде всего установим: никогда Фанни Каплан не была членом нашей партии. Ни на каторге, ни позднее ее среди нас не было, и вообще, почти никто, кроме каторжан-акатуйцев, ее не знал. Это первое обстоятельство. Теперь второе. Она действительно приходила к нам, и именно ко мне лично, с предложением послать ее убить Ленина. Помню, похлопал я ее по плечу и сказал ей: «Пойди-ка проспись, милая! Он — не Марат, а ты — не Шарлотта Корде. Ты попала не по адресу. Даю добрый совет — выкинь это все из головы и никому больше о том не рассказывай!» Ну, потом, как вам известно, она, к великому несчастью, все же привела свой безумный план в исполнение и тем немало нам навредила! Как? Очень просто! Собрала юнцов, таких же психопатов, как сама! Оружие, как вы знаете, добыть в то время было проще простого. А свалили все это на нас — так легче расправляться с теми, кто не угоден. Как видите, сидим вот».

Наиболее вероятен факт возникновения самостоятельной группы во главе с Ф. Каплан и Владимиром Рудзиевским, бывшим до революции помощником делопроизводителя Московской Ссудной казны (казенного ломбарда). Из других участников заговора известны имена эсера П. Пелевина, который отдыхал вместе с Ройтблат в Евпатории, и эсерствующий же певицы Маруси (фамилия не выяснена). Вскоре на их горизонте появился известный авантюрист Григорий Семенов, колоритно описанный Виктором Шкловским в его «Сентиментальном путешествии».

Именно он снабдил группу Рудзиевского оружием и свел Каплан с Донским.

О самом покушении написано столько, что ничего нового тут, пожалуй, и не скажешь. Наиболее убедительными представляются выводы, сделанные в 1989 г. американским исследователем Семеном Ляндресом: «Кто бы ни покушался на Ленина 30 августа 1918 г., невозможно идентифицировать личность покушавшегося либо какую-либо группу, которая могла стоять за этим актом. Невозможно также определить, была ли Каплан заговорщицей или случайно оказалась тем вечером на заводе Михельсона в момент покушения… Заговорщики могли послать ее на фабричный двор… не стрелять в Ленина, а в качестве своеобразного «пушечного мяса», отводящего опасность от истинных убийц. Воспитанная на русской революционной традиции, в которой высшим свидетельством долга и преданности была готовность самопожертвования, Ф. Каплан (подобно многим до нее) «стала не террористом-убийцей, а жертвой самой себя».

Свою речь на митинге 30 августа Ленин заключил энергичной фразой: «У нас один выход: победа или смерть!». Спустя несколько минут на заводском дворе прозвучали выстрелы.

Задумаемся над главным вопросом, встающим перед каждым историком в связи с покушением на Ленина, а появилось бы на свет печально известное постановление СНК «О красном терроре», не будь выстрелов на дворе завода Михельсона?