Кирилл Столяров - Палачи и жертвы

«Ну и народ, сволочь на сволочи! — про себя возмущался бедный Михаил Дмитриевич. — Не люди, а свиньи неблагодарные!»

В органах госбезопасности не принято откровенничать с бывшими сослуживцами, поэтому Михаил Дмитриевич ни словечка не услышал о ходе следствия по делу антисоветской мегрелонационалистической группировки. Впрочем, это его ни капельки не интересовало. Пусть они там, в Грузии, все друг дружку пересажают, ему–то что до них?!

Между тем бригада полковника Цепкова продолжала действовать в прежнем направлении и даже несколько расширила «фронт работ», произведя новые аресты, но, по большому счету, все еще не достигла успеха. В подтверждение приведу выдержку из объяснения И. Зоделавы, бывшего первого секретаря ЦК ЛКСМ Грузии:

«…Считаю нужным заметить здесь о странном толковании и передергивании фактов со стороны полковника Цепкова и следователя МГБ СССР Макаренко.

В 1950 году я был в числе других гостей приглашен на свадьбу родственницы Барамии. Цепков и Макаренко заставили меня признать, что это был не свадебный вечер, а «сборище мингрельских националистов», и оценить факт выхода замуж мингрелки за мингрела как националистическое явление. Кто–то из присутствовавших на вечере предложил тост за здоровье Барамии, пожелав ему успехов в жизни и в работе. Макаренко расценил этот факт как пожелание Барамии захватить власть в Грузии…

Макаренко заявил мне, что мингрельцы очень хвалят свою кухню потому, что они националисты, а вы, руководящие партийные работники, не принимали мер против подобных явлений и не изживали их, „так как сами являлись мингрельскими националистами… “»

Если читателям покажется, что они не встречали большего вздора, я берусь доказать, что это не предел, и предлагаю познакомиться с показаниями К. Бечвая, до ареста — первого секретаря Аджарского обкома КП(б) Грузии:

«На следствии подполковник Степанов из бригады Цепкова сразу же потребовал от меня полного признания, иначе я „испущу дух в камере“.

У него, дескать, имеются достаточные материалы и основания для того, чтобы сегодня же уничтожить меня как врага… Степанов сказал, что я являюсь турецким шпионом, английским, американским, французским, и особо подчеркнул почему–то, что я бразильский шпион, о чем меня впоследствии допрашивали специально. Кроме того, он связал меня с политэмигрантом Гегечкори, добиваясь от меня признания, что я родственник Гегечкори по той причине, что я родом из Гегечкорского района, работал на участке, граничащем с Турцией, и почему бы мне не быть в связях с грузинской меньшевистской эмиграцией в Париже…»

Впрочем, можно ли было ожидать других свершений от полковника Цепкова и его ассистентов? Неукоснительно выполняя заказ «великого продолжателя бессмертного дела Ленина», они старались в меру своего разумения и, естественно, ведать не ведали о том, какие напасти обрушатся на их головы в скором будущем.

Предчувствия не одолевали и Рюмина, в чьем бедственном положении наконец–то произошли позитивные сдвиги — 2 февраля 1953 года его зачислили на рядовую должность в Министерство госконтроля. Зарплату, правда, положили грошовую, но Михаил Дмитриевич понимал, что сейчас не до жиру. Хорошо, что не выдворили из Москвы, а то пришлось бы мыкаться — ни кола, ни двора где–то в занюханной глубинке. Надо тихоспокойно пересидеть смутное время, проявить себя на низовой работе, а там, глядишь, наметится какой–нибудь просвет. Людская память короткая, пройдет год–другой, все порастет быльем, и тогда — будьте уверены! — уж он–то, наученный горьким опытом, больше свой шанс не упустит.

Поворотным моментом в судьбах действующих лиц этой повести явилась смерть Сталина. Кого–то из преторианцев эта смерть вознесла, кому–то ненадолго вернула свободу, а кого–то, напротив, погнала с насиженных мест и, более того, бросила за решетку. Чуть ли не первой жертвой оказался Рюмин. Он собирался в служебную командировку в Тулу, чтобы проверить тамошнее управление гострудсберкасс, но не попал туда — 17 марта в 23.30 ему предъявили ордер на арест. «А в чем дело?» — в полной растерянности вымолвил Михаил Дмитриевич, которого мигом прошиб пот. «Там объяснят», — прозвучало в ответ.

На этом мы прервем рассказ о гаснущей жизни Рюмина и переключимся на фигуру крайне одиозную, доселе выступавшую в нашем повествовании в качестве закадрового персонажа. Речь пойдет о Лаврентии Павловиче Берии. Состоявшийся сразу после смерти Сталина Пленум ЦК КПСС фактически сделал его вторым человеком в государстве, назначив первым заместителем Председателя Совета Министров СССР и вручив ключи от Лубянки. И Берия начал действовать без промедления. Чтобы его шаги не казались чересчур странными, слегка приподнимем завесу, скрывавшую истинный характер взаимоотношений между кремлевскими царедворцами и их только что умершим властелином.