Энн Эпплбаум - Паутина Большого террора

На севере можно разглядеть очертания Секирной горы с церковью, в которой был устроен знаменитый соловецкий штрафной изолятор. На востоке — построенная заключенными электростанция, она работает по сей день. За ней — участок земли, где располагалась биостанция. Здесь в начальный период существования лагеря некоторые заключенные экспериментировали, пытаясь определить, какие культуры можно выращивать в здешних условиях.

А дальше — другие острова Соловецкого архипелага: Большая Муксалма, где заключенные разводили черно-бурых лисиц; Анзер, где жили особые категории заключенных — инвалиды, женщины с детьми и бывшие монахи; Заяцкий остров, где находился женский штрафной изолятор [107] О географии и истории Соловецкого архипелага см. Мельник, Сошина, Резникова и Резников. . Не случайно Солженицын для описания советской лагерной системы использовал метафору архипелага. Первый советский лагерь, создававшийся всерьез и надолго, Соловецкий лагерь вырос на настоящем архипелаге, забирая себе остров за островом, церковь за церковью, здание за зданием.

Монастырский комплекс и в старину исполнял тюремные функции. С XVI века соловецкие монахи, верные слуги царя, стерегли здесь «впавших в ересь» священников и опальных дворян [108] «Соловецкая монастырская тюрьма», Соловецкое общество краеведения, вып. VII, 1927 (СКМ). . Теперь же безлюдье, высокие монастырские стены, холодные ветра и чайки, которые в свое время привлекали сюда склонных к уединению монахов, пробудили воображение большевиков. Уже в мае 1920 года газета «Известия Архангельского губернского ревкома и Архгубкома РКП/б» описывала острова как идеальное место для трудового лагеря: «суровая природная обстановка, трудовой режим, борьба с природой будут хорошей школой для всяких порочных элементов». Первые заключенные начали прибывать летом того же года [109] Ю. Бродский, с. 38. .

Архипелагом заинтересовалось и более высокое начальство. По-видимому, сам Дзержинский убедил советское правительство постановлением от 13 октября 1923 года передать ОГПУ конфискованные монастырские здания наряду со зданиями монастырей в Пертоминске и Холмогорах. Так возник Соловецкий лагерь особого назначения (сокращенно — СЛОН) [110] ГАРФ, ф. 5446, оп. 1, д. 2. См. также ссылку Наседкина на инициативу Дзержинского в кн. «ГУЛАГ: Главное управление лагерей», с. 296–297. .

В фольклоре лагерников Соловки навсегда остались «первым лагерем ГУЛАГа» [111] См., например, Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ», часть третья, гл. 2 (мал. собр. соч., т. 6). . Хотя исследователи указывали, что к тому времени уже действовало немало тюрем и лагерей, Соловки несомненно заняли особое место не только в памяти бывших заключенных, но и в памяти сотрудников советских «органов» [112] О советских системах мест заключения в 20-е годы см. Jakobson. . Пусть Соловки и не были в 20-е годы единственной тюрьмой страны, это была их тюрьма, тюрьма ОГПУ, где начальство училось извлекать доход из рабского труда. В 1945-м в лекции по истории советских лагерей В. Г. Наседкин, который тогда возглавлял ГУЛАГ, заявил, что в 1920 году Соловки положили лагерной системе начало и что в 1926-м именно там зародилась вся советская система «трудового использования как метода перевоспитания» [113] «ГУЛАГ: Главное управление лагерей», с. 296–297. .

Заявление на первый взгляд кажется странным: ведь принудительный труд с 1918 года был в Советской России признанным средством наказания. Его можно понять, если проследить за развитием представлений о принудительном труде на самих Соловках. Ибо хотя заключенные там трудились, их труд поначалу не был организован ни в какую «систему». Нет указаний и на то, что он приносил значимый доход.

Прежде всего, одна из двух главных категорий соловецких заключенных поначалу не трудилась вовсе. Это были примерно 300 «политических» из социалистов, которых начали привозить в июне 1923-го. Переведенные из Пертоминска, а также из Бутырок и других тюрем Москвы и Петрограда, они были сразу же размещены в Савватиевском скиту в нескольких километрах от главного монастырского комплекса. Теперь надзиратели могли быть уверены, что социалисты изолированы от других заключенных и не заразят их склонностью к голодовкам и другим формам протеста.

Первое время социалисты пользовались привилегиями политических заключенных, которых они так долго добивались. У них были газеты и книги, была свобода перемещения на территории, огороженной колючей проволокой, и их не заставляли работать. Каждая из главных политических группировок — левые и правые эсеры, анархисты, социал-демократы, а позднее и социалисты-сионисты — выбрала старосту и заняла свою часть монастырской гостиницы, которая по мнению Екатерины Олицкой, молодой левой эсерки, арестованной в 1924-м, «ничем не походила на тюрьму» [114] Juri Brodsky, с. 30–31; Ю. Бродский; Олицкая, кн. 1, с. 237–240; Мальсагов, с. 64–70. . После месяцев в мрачной камере на Лубянке Олицкая была поражена. Вот как она описывает женскую эсеровскую камеру: «Светлая, чистая, свежепобеленная, с двумя большими, настежь открытыми окнами, выходящими на озеро, камера была полна света и воздуха. Конечно, никаких решеток. Посреди камеры стоял небольшой, покрытый белой скатертью стол. Вдоль стен четыре топчана, аккуратно застеленные постели. У каждой по маленькому столику. На них — книги, тетради, чернильница».