<����О боже праведный! - ужаснулся Хмельницкий, вспомнив о своем пребывании во Львовской иезуитской коллегии. - Куда вы только не протянули свои щупальца! И тут, среди вас, мне, возможно, придется оставить своего сына... Что же вы сделаете с ним, когда я начну воевать со шляхтой? Но если надо будет - я и это дитя отдам на заклание, но вам, ханжи в черных сутанах, еще придется от злости пальцы грызть. Не пожелали разрешить королю пойти войной на Крым - я с Крымом пойду на вас. И вы будете еще проклинать шляхетских вельмож за то, что они пренебрегли мной>.
На следующий день в ханский дворец отправился полковник Джеджадий. Его гостеприимно принял Сефер Гази-ага, но аудиенции у хана не назначил. Полковник возвратился в сопровождении слуг, которые принесли продовольствие и фураж. На следующий день повторилось то же, гетман мрачнел, а вокруг него все время увивались придворные хана и требовали подарков.
Шесть раз докладывал Филон Джеджалий о приезде казацкого посольства, шесть раз его сопровождали ханские слуги с мизерными подарками. Только на седьмой день аяк-капу - ханский посол - сам прибыл к Хмельницкому, уведомил: хан ждет Ихмелиски-агу сегодня в посольском зале.
Незадолго до обеда с Армянской улицы выехал гетман Хмельницкий с посольским эскортом. Впереди на белом коне ехал аяк-капу. У ворот дворца он велел казакам спешиться и следовать за ним.
Обеспокоенный долгим ожиданием приема у хана, но с гордо поднятой головой шел Хмельницкий в ханский дворец. Иногда бросал взгляд на рябого юношу в белой свитке, который шагал рядом с ним, и его мужественное сердце сжималось, а в висках беспрерывно стучало: <����На заклание, на заклание ведешь>.
Аяк-капу поскакал на коне в глубь двора, велев послам ждать его в посольском саду. Их проводил в сад высокий плечистый сеймен. Джеджалий, взглянув на его белое лицо, пробормотал: <����Проклятый янычар...> - и смутился от его ясного взгляда. Сеймен не понял слов казака, но почувствовал в них оскорбление. Его синие глаза смотрели на полковника с каким-то упреком и жалостью.
Джеджалию стало не по себе, он подошел к сеймену и спросил по-татарски:
- Ты давно с Украины?
- С какой Украины? - пожал плечами Селим. - Я из Салачика. - Какое-то мгновение он помолчал, потом поднял на Джеджалия глаза и тихо спросил, словно хотел узнать тайну: - Скажи мне, почему меня всегда спрашивают, откуда я и кто моя мать? Я не знаю этого, а потому не понимаю, почему это интересует людей...
- Потому что ты, хлопче, совсем другой. Ты не татарин и родом не из Салачика. Ты - с Украины.
- Какие же они, эти люди с Украины? Я никогда не видел их.
- А вот посмотри, - Джеджалий показал рукой на свиту послов. - Вон сам казацкий гетман.
Селим снова пожал плечами:
- Сюда много приходит иностранцев. Я же - ханский...
- Нет, хлопче... Ты с Украины. Запомни это. И твоя мать, может, до сих пор убивается по тебе.
Джеджалий вздохнул, отошел в тень кипарисов, выстроившихся в ряд с кустами самшита. Издали наблюдал за сейменом: в его глазах была печаль.
Хмельницкий остановился перед посольской железной дверью, обрамленной ярко-красным мрамором с резьбой. Прочел сделанную золотыми буквами надпись над ней: <����Этот роскошный вход и эта величественная дверь построена по повелению хакана двух материков и двух морей>.
Гетман иронически улыбнулся: <����Какие материки и какие моря, если у тебя нет ни единого челна, а по Черному и Азовскому морям плавают турецкие галеры, которые охраняют крымское побережье... Ты такой же вассал, как и я>.
Железные ворота открылись, и под звуки барабанов аяк-капу проводил казацких послов вверх по лестнице в кофейную комнату.
Евнух наполнял фарфоровые фильджаны крепким ароматным кофе и, кланяясь, подавал послам, которые, рассевшись на миндерах, с крестьянской непосредственностью рассматривали росписи на стенах и искусные витражи на маленьких окнах, прилепившихся чуть ли не под потолком.
Аяк-капу собственноручно поднес гетману фильджан с кофе: Хмельницкий решил, что много дукатов уплывет из карманов, пока пригласит его к себе капризный хан.
Однако долго ждать не пришлось. Слуга, который все время ходил то в кофейную комнату, то в посольский зал, вышел к послам и, согнувшись в три погибели, молча указал обеими руками на дверь, что значило: хан разрешает пожаловать к нему. Гетман направился в зал один.
- Мне не нужен переводчик, - сказал Хмельницкий и прошел мимо немых рабов, стоявших у двери точно статуи.
Читать дальше