Виктор Брачев - Травля русских историков

Несмотря на видимую готовность Е. В. Тарле к сотрудничеству, следствие было, тем не менее, не вполне довольно им. Во всяком случае, непосредственно работавший с Е. В. Тарле С. Г. Жупахин упрекнул его однажды в том, что он, в сущности, только подтверждает чужие показания, а оригинальных разоблачений своих бывших коллег не дает. Другими словами, от Е. В. Тарле требовали поднапрячься и творчески подойти к процессу. Что тут началось!

«Глубокоуважаемый Сергей Георгиевич! — разразился 17 апреля письмом к нему донельзя оскорбленный академик. — Я в полном смысле потрясен тем, что Вы поняли мои слова так, что я только «подтверждаю» чужие показания! Я хотел сказать, что мои показания подтверждаются по существу другими. И я ведь тотчас же поправился и разъяснил. И на другой день, когда снова приехали оба начальника, снова категорически повторил, что мои показания совершенно самостоятельны и ни от каких других показаний независимы. Но если хоть невольно, каким-нибудь неловким построением фразы, я возбудил Ваше неудовольствие, — простите, это значит вышло совершенно помимо моей воли и намерения.

Я в тот вечер вообще очень плохо соображал из-за преследовавшей меня весь тот день острой боли от камня, — и минутами еле говорил от боли. Ваше беспристрастное и благородное отношение ко мне было в течение всех этих кошмарных месяцев моей жизни единственным лучом надежды для меня. И теперь вот, когда уже шло к концу, вдруг все рушится, и Вы не хотите лично допросить меня, хотя я убежден, что теперь Вы оба вполне бы удовлетворились.

Прощаясь со мной, один из начальников сказал: «Теперь Ваше дело обстоит так: Сергей Георгиевич вас еще допросит, телефонирует нам в Москву, и тогда все и кончится». Это, конечно, наилучшее, чего я всегда желал, так как дело мое полностью и всецело таким путем отдается на Вашу власть и решение. Но когда Вы лично меня допрашиваете, — я вспоминаю и говорю гораздо больше и яснее улавливаю нить и связь между фактами.

Я скажу Вам абсолютно все, что знаю. Но — у меня есть теперь все же одна тяжелая проблема, именно как раз и касающаяся нескольких еще остающихся показаний, и эту проблему без Вас, без личного разговора с Вами и без Вашего мнения и совета я никак не могу разрешить окончательно (дело идет о ссылке на источник). И о многом еще хочется с Вами лично переговорить.

Вызовите меня, Сергей Георгиевич, и допросите!

Идут дни за днями, а от ускорения остающихся допросов зависит ведь и то, когда Вы меня освободите. Не сердитесь на меня. Я и без того чувствую себя так, что целыми часами мечтаю о смерти, как о желательном исходе и избавлении. Это не фраза.

Искренне Вас уважающий Е. Тарле

17-го апреля 1930

P.S. Вы как-то сказали мне, что Вам часто бывают удобны ночные часы для допросов. Всецело располагайте мною в этом отношении. Все равно в ожидании Вашего вызова я не раздеваюсь и не ложусь до утра каждую ночь теперь» {202} 202 Академическое дело 1929–1931 гг. Вып. 2. Дело по обвинению академика Е. В. Тарле. 4. 1. С. 77–78. .

24 апреля 1930 г. в связи с отъездом С. Г. Жупахина в Москву, где, собственно, и должна была решиться судьба Е. В. Тарле, он передал ему свое написанное в связи с этим письмо.

«Глубокоуважаемый Сергей Георгиевич, очень прошу Вас в тот момент, когда Вы в Москве будете решать мою участь, прочесть это письмо Вашим товарищам.

К тому, что я высказал в credo, мне нечего много добавлять. За последние дни, как Вы знаете, я сделал все усилия, чтобы вспомнить все, чтобы уточнить и дополнить мои показания. Я признал уже давно (и еще раз подтвердил признание) то, что инкриминировалось мне лично. Я показываю все, что знаю о других. Во имя чего я стал бы скрывать о них, покрывать их молчанием? Их дело, их стремления — это именно то, что мне теперь чуждо и враждебно, это то, с чем я буду вести идейную борьбу до конца; сами они лично, как люди, опутавшие меня такою гнусной клеветой, такой злобой, так открыто показали свое стремление потопить меня в том омуте, куда я имел преступную слабость дать себя затащить, — что неужели можно допустить с моей стороны желание прикрыть этих людей? Где же были бы мотивы такого поведения с моей стороны? Верьте, что я не сказал только того, чего действительно не знал. Кроме презрения я ничего к ним не питаю.

Я хочу и буду работать с советской властью, я хочу доказать и докажу, что моя линия выбрана твердо и окончательно. Я сниму с себя пятно полностью — и скоро. Но дайте же мне не выйти инвалидом, вспомните, что кроме глубочайшего нервного расстройства я мучаюсь от чисто физических адских болей от камня в мочевом пузыре и что для меня свобода означает прежде всего возможность лечь под оперативный нож. Меня не будет в Москве, когда будет решаться моя участь. Пусть же мои судьи будут моими защитниками. Для меня даже смерть предпочтительнее дальнейшего заключения, этой непрерывной физической и моральной пытки» {203} 203 Собственноручные показания Е. В. Тарле 23 апреля 1930 г. // Академическое дело 1929–1931 гг. Вып. 2. Дело по обвинению академика Е. В. Тарле. Ч. 1. СПб., 1998. С. 100–101. .