Виктор Брачев - Травля русских историков

Большой неожиданностью явилось то, что среди этих девяти ученых, объявленных сразу же «реакционными», оказались только что избранные два академика: Д. М. Петрушевский и П. Н. Сакулин. Оправдываясь, последний вынужден был разъяснять, что тут был «не идеологический принцип, а момент целесообразности… Мои идеологические предпосылки, — писал он в своем письме в редакцию «Известий», — не мешали мне думать, что вопрос допускает иные решения» {105} 105 Сакулин П. Письмо в редакцию // Известия. 1929. 6 февраля. .

Вопреки ожиданиям руководства Академии, ее официальное обращение в Совнарком СССР о разрешении новой баллотировки троих ученых-коммунистов не разрядило обстановки.

Полной неожиданностью явилась для Президиума Академии статья члена Коммунистической Академии публициста Ю. А. Ларина, опубликованная 25 января 1929 года в «Правде» под характерным заголовком «После выборов в Академию. Академики и политика», в которой он уверял читателей, что Академия или, вернее, «часть академиков» провалила «ряд видных ученых работников из нашей среды не за то, что они мало известны, а за то, что это коммунисты, т. е. люди, участвующие в борьбе рабочего класса против… капиталистов и их идеологических прихвостней».

Инцидент с забаллотированием троих ученых-коммунистов Ю. А. Ларин квалифицировал как «политическую демонстрацию против рабочего класса», проявленное к нему со стороны части ученых «неуважение» {106} 106 Ларин Ю. После выборов в Академию. Академики и политика // Правда. 1929. 25 января. C. 3. .

С протестом против необоснованных обвинений в адрес Академии выступили С. Ф. Платонов, В. М. Истрин, А. Ф. Иоффе, А. Н. Крылов, С. П. Костычев, Н. П. Лихачев, И. П. Бороздин, Н. В. Насонов и другие академики. Ренегатов среди них, вроде Н. Я. Марра и И. М. Виноградова, оказалось совсем немного. Трудно сказать, насколько серьезными были прозвучавшие со стороны власти угрозы распустить Академию. Скорее всего, речь шла хотя и о мощной, но кратковременной кампании с целью оказать давление на академиков и провести в ее состав своих кандидатов.

5 февраля 1929 года ходатайство Академии о разрешении довыборов провалившихся кандидатов было рассмотрено на очередном заседании Совнаркома СССР {107} 107 Есаков В. Д. Советская наука в годы первой пятилетки. М., 1971. С. 192. . Присутствовала на нем и специально в связи с этим вызванная из Ленинграда делегация, среди членов которой оказался и С. Ф. Платонов. Несмотря на резкие выпады против Академии (вплоть до требования ее разгона) со стороны В. В. Куйбышева и Г. Н. Петровского {108} 108 Пять вольных писем Вернадского сыну // Минувшее: Исторический альманах. М., 1992. Вып. 7. С. 436. , «закрывать» Академию, как оказалось, всерьез никто не собирался. Разрешение на незаконные с точки зрения Устава довыборы было получено.

13 февраля 1929 года Общим собранием Академии наук A. М. Деборин, Н. М. Лукин и В. М. Фриче были избраны в число ее действительных членов {109} 109 Известия. 1929. 14 февраля. С. 1. . Так закончилась «эпопея» с «неувязкой» при избрании первых коммунистов в Академию.

Сам С. Ф. Платонов свою роль во всей этой истории скромно оценивал как «направленную к успеху дела в смысле желательном для правительства» {110} 110 Академическое дело 1929–1931 гг. СПб., 1993. Вып. 1. С. 62. . Так, видимо, рассматривали ее и «наверху». Во всяком случае, когда после выборов встал вопрос о новом руководстве Академии, именно его кандидатура была рекомендована в качестве академика-секретаря отделения гуманитарных наук. 7 марта 1929 года она была официально утверждена Общим собранием Академии {111} 111 СПб. ф. Архива РАН. Ф. 2. Оп. 1–1929. Ед. хр. 251. Л.12об. . Что же касается показаний Е. В. Тарле о том, что предполагалось даже выдвинуть кандидатуру С. Ф. Платонова в президенты Академии наук, к чему он якобы лично стремился {112} 112 Собственноручные показания Е. В. Тарле 14 февраля 1930 г. // Академическое дело 1929–1931 гг. Вып. 2. Дело по обвинению академика Е. В. Тарле. Ч. 1. СПб., 1998. С. 22. , то, скорее всего, здесь мы имеем дело со слухами, распространявшимися в то время недоброжелателями С. Ф. Платонова, явно не ожидавшими увидеть его в роли академика-секретаря Отделения гуманитарных наук. На самом же деле согласие на занятие этой должности, явившейся, вне всякого сомнения, вершиной его научной карьеры, — трагическая, непоправимая ошибка С. Ф. Платонова.

По сути дела повторилась ситуация, аналогичная событиям, связанным с приглашением его в 1912 году на должность министра народного просвещения. В то время, несмотря на присущее ему честолюбие, С. Ф. Платонов нашел в себе силы отклонить это лестное предложение — и, как оказалось, не ошибся. К сожалению, теперь, в 1929 году, присущее ему тонкое политическое чутье профессионального историка подвело. Возглавить без малого в семидесятилетнем возрасте академическое отделение, публично, причем с самых высоких трибун, обвинявшееся в отсутствии в его работе «наиболее актуальных вопросов обществоведения» и засоренности «враждебными» советской власти элементами, — это был хотя и смелый, но все же опрометчивый поступок.