Феликс Юсупов - Конец Распутина

После того как моментальным действием яда Распутин будет уничтожен, его труп, завернутый в мешок, увезти за город и сбросить в воду.

Для перевозки тела нужно было иметь закрытый автомобиль, и великий князь Димитрий Павлович предложил воспользоваться своим. Это было особенно удобно великокняжеский стяг, украшавший машину, избавлял нас от всяких подозрений и задержек в пути Распутина я должен был принять у себя один, поместить остальных соучастников заговора в соседней комнате, дабы в случае необходимости они могли прийти мне на помощь.

Какой бы оборот ни приняло задуманное нами дело, мы условились во что бы то ни стало отрицать нашу причастность не только к убийству Распутина, но даже к покушению на убийство

Место, куда мы сбросим труп Распутина, решено было отыскать уже по возвращении в Петербург великого князя и Пуришкевича

Через несколько дней после нашего совещания оба они уехали на фронт

В Петербурге оставался только поручик Сухотин, с которым я виделся почти ежедневно.

В этот период времени я вторично посетил Маклакова.

Перед своим отъездом Пуришкевич просил меня сделать все возможное для того, чтобы привлечь Маклакова к самому близкому участию в нашем деле.

При новом свидании с Маклаковым я был приятно поражен происшедшей в нем переменой. Вместо уклончивых ответов я услышал от него полное одобрение всему нами задуманному, но на мое предложение действовать с нами сообща он ответил, что ему, быть может, придется в половине декабря по важным делам отлучиться на несколько дней в Москву. Тем не менее я посвятил его во все подробности нашего заговора.

Прощаясь со мною, он был любезен, пожелал нам полного успеха и, между прочим, подарил мне резиновую палку.

- Возьмите ее на всякий случай, - сказал он, улыбаясь.

Тем временем мои занятия в Пажеском корпусе шли своим чередом. Полковник Фогель, который готовил меня к репетициям, по-прежнему приходил ко мне и часами объяснял мне военные науки.

Изредка бывал я у Распутина, подчиняясь необходимости поддерживать с ним отношения. Как ни был гадок мне этот человек, но приходилось сидеть у него, разговаривать с ним. Эти посещения были для меня настоящей пыткой.

Однажды я зашел к нему за несколько дней до возвращения в Петербург великого князя Димитрия Павловича и Пу-ришкевича.

Распутин был в самом радостном настроении.

- Что это вы так веселы? - спросил я его.

- Да уж больно хорошее дельце-то сделал. Теперича не долго ждать - скоро и на нашей улице будет праздник.

- А в чем дело? - заинтересовался я.

- В чем дело, в чем дело? - старался передразнить меня Распутин.

- Вот ты боишься меня, - продолжал он, - и перестал ко мне ходить, а много кой-чего интересного есть у меня тебе порассказать... А вот и не скажу, потому боишься меня, опасаешься всего, а коли бы ты не боялся - рассказал бы.

Я объяснил ему, что готовился все время к репетициям в корпусе, очень был занят и никак не мог вырваться, потому только и не приходил к нему. Но на все мои доводы Распутин твердил свое:

- Знаю, знаю, боишься меня, да и родные тебе не дозволяют. Мамаша твоя небось заодно с Лизаветой.. [Великая княгиня Елизавета Феодоровна] Обе только и думают, как бы меня отсюда спровадить. Да нет, не удастся им, не послушают их. Уж так-то меня любят в Царском, так любят. И что больше напротив меня говорят, то больше и любят... Вот как!

- Григорий Ефимович, - сказал я, - ведь вы в Царском себя иначе ведете: вы там только о боге и разговариваете, оттого вам и верят.

- Что ж, милый, мне о боге с ними не говорить? Они все люди благочестивые, любят такую беседу... Все они понимают, все прощают и меня ценят... А насчет того, что им худое про меня наговаривают, - это все ни к чему; все одно они худому не поверят, что ни говори... Я им и сам сказывал:

будут, говорю, на меня клеветать, а вы вспомните, как Христа гнали, - он тоже за правду страдал. Ну вот они всех и выслушивают, а сделают по-своему, как им совесть велит.

С ним вот бывает подчас трудно; как от дому далеко уедет, так и начнет слушать худых людей. Вот и теперича сколько с ним намучились. Я ему объясняю: довольно, мол, кровопролития, все братья, что немец, что француз... А война эта самая - наказание божье за наши грехи... Так ведь ку-ды! Уперся. Знай свое твердит: "позорно мир подписывать". А какой такой позор, коли своих братьев спасаешь? Опять, говорю, миллион народу побьют. Вот сама - мудрая, хорошая правительница... А он что? Что понимает? Не для этого сделан, божий он человек - вот что.