Рафаэло Джованьоли - Спартак

Дочь Мессалы была очень бледна, и на ее лице лежала печать недавнего тяжелого горя. Веки ее опухли и были красны от долгих слез. Мягкие и густые, цвета воронова крыла волосы прядями падали на ее дивные плечи, и в темных глазах ее, на всем лице проглядывало глубокое отчаяние, терзавшее ее сердце. Она сидела, подперши голову рукой, перед изящным мраморным столиком, на котором стояла бронзовая позолоченная урна работы греческого мастера.

В другой руке она сжимала папирус. Черные глаза ее были устремлены на урну. В ее немом и глубоком горе прекрасную женщину можно было сравнить с Ниобеей, ибо, казалось, она говорила: "Смотрите, есть ли страдание, равное моему!"

Возле того же столика, на скамеечке, тоже в трауре стояла белокурая миловидная Постумия.

Девочка водила своими ручками по фигурам, листьям и рельефам, которые украшали погребальную урну, и время от времени смотрела на мать своими умными глазками, как бы сердясь на нее за это долгое молчание.

Та, вдруг очнувшись и переведя глаза на письмо, которое держала в правой руке, принялась снова его читать.

Вот что гласило это письмо:

БОЖЕСТВЕННОЙ ВАЛЕРИИ МЕССАЛЕ ОТ СПАРТАКА ПРИВЕТ - И СЧАСТЬЕ

"Из любви к тебе, моя божественная Валерия, я встретился с Марком Крассом. На это я согласился ради тебя и нашей любимой Постумии, но претор Сицилии предложил мне жизнь и свободу ценой предательства.

Я предпочел быть неблагодарным по отношению к тебе, быть бесчеловечным к моей дочери, чем предать своих братьев и покрыть свое имя вечным позором.

Когда ты получишь это письмо, вероятно, меня уже не будет: мы накануне большой и решительной битвы, где я погибну со славой.

Такова воля враждебной судьбы.

На грани смерти я чувствую необходимость, о, мои обожаемая Валерия, просить у тебя прощения за все страдания, которые я причинил тебе.

Будь мужественной и живи, живи ради любви ко мне, живи ради нашей невинной девочки Такова просьба умирающего.

Слезы сжимают мне горло, я задыхаюсь, и меня утешает лишь одна мысль - что я смогу обнять тебя, твой бессмертный дух, в лучшем мире. К тебе с последним поцелуем летит последняя мысль, последнее биение сердца твоего Спартака."

Кончив читать, она поднесла письмо к губам и разразилась рыданиями.

- Мама, почему ты так плачешь? - печально спросила девочка.

- Бедная моя девочка! - воскликнула Валерия, лаская белокурую кудрявую головку Постумии. - Ничего.. Ничего, не горюй, моя родная!

Прижав к себе головку девочки и покрывая ее поцелуями, она снова залилась слезами.

- С тобой ничего не случилось, а ты плачешь! - сказала Постумия с упреком. - Когда я плачу, ты говоришь, что я нехорошая. Сейчас ты нехорошая...

- О, не говори так!.. - воскликнула бедная женщина, лаская и целуя девочку еще горячее. - О, если бы ты знала, как мне больно от твоих слов.

- А когда ты плачешь, ты тоже делаешь мне больно.

- О, как ты мила и вместе с тем жестока, единственная отныне любовь моя!

И говоря гак, несчастная, снова поцеловав письмо и спрятав его на груди, протянула руки к Постумии Она посадила ее к себе на колени и, стараясь удержать слезы, сказала:

- Ты права, бедная малютка, я была нехорошей.., но больше не буду. Я буду всегда хорошей, буду думать только о тебе. А ты будешь любить бедную маму?

- О, всегда, всегда, крепко, крепко!

Говоря так, девочка подняла голову и, обвив шею матери, стала целовать ее.

Освободившись от материнских объятий, девочка стала гладить урну руками.

В конклаве наступило долгое молчание.

Вдруг Постумия спросила у матери:

- Скажи мне, мама, что там внутри?

Глаза Валерии наполнились слезами: скорбно подняв их к небу, она воскликнула:

- О, бедная малютка!..

И через мгновение, с трудом удержав рыдание, сказала дрожащим голосом - В этой урне, бедняжка, лежит прах твоего отца. И снова зарыдала.