Сергей Капков: Короли комедии - Сергей Антимонов

Смысл моей жизни потух, как свеча от ветра.

Я снова в Курске. Стать актером мне невозможно, но жить надо. Мать устроила меня на службу к купцу Холодову. У меня - обязанности конторщика и кассира. Получал 15 рублей в месяц, в свободное время читал "Собрание сочинений избранных иностранных писателей" в 144-х томах, которое выписывал хозяин. Хотя интересоваться ими запрещалось.

Из духовной пищи в Курске был театр со случайными спектаклями, две тюрьмы, общество покровительства животным и три кафешантана. Все. А я жаждал искусства, я задыхался без него. Стоило ли рождаться на свет, чтобы заботиться о выручке купца Холодова? Что я умею? Я умею дрессировать кошек и собак, писать стихи, делать разные упражнения на трапеции и турнике, я читаю монологи от Бориса Годунова до Хлестакова, пою куплеты, запускаю воздушные шары и фейерверки, жонглирую, катаюсь на велосипеде и коньках, имитирую птиц и животных, показываю фокусы, играю на балалайке и собираюсь написать трагедию "Нерон и Сенека". Мать грозится умереть от стыда за мои искусства или от горя, если я уеду от нее. Что делать? Кто мог посоветовать? Жизнь погибает.

В один прекрасный день я бросил работу. Сдал ключи от кассы и ушел. Мать все поняла и промолчала. Я вошел в свою комнату и заметил письмо на столе. Нехотя вскрыл конверт и невнимательно начал читать, но написанное было так неожиданно, что я ничего не понял. С трудом овладев собой, разобрался: письмо было от Владимира Ивановича Немировича-Данченко. Что самое дорогое и трудно объяснимое, он писал по своему почину. Он писал, что ПОМНИТ, что я хочу быть актером. А ведь со времени моего письма к нему прошло около года. Он сообщал, что (если я не раздумал) при Художественном театре открывается театральная школа - бесплатная. Для поступления нужно прочитать стихи и басню, а для учения необходимо иметь правожительство в Москве. Испытания начинаются третьего августа.

Я побежал к матери и так, должно быть, убедительно объяснился с ней, что она скоро согласилась снарядить меня на экзамен в Художественный театр. Расставание было легким - я был уверен в своей победе, мать была убеждена в моем поражении.

В Москву я приехал за день до начала экзаменов. Бесчисленное количество раз перечитывал мысленно и вслух приготовленный репертуар: "Лжеца", басню Крылова. Я с большим успехом читал ее курским знакомым, детально проработав образ героя, не пожалев сатирических красок. Всегда все смеялись. Потом, чтобы хвастнуть гибкостью своего таланта, я приготовил "Похороны" Надсона - давал этакую большую лирическую печаль. И трагедия была не чужда мне - монолог Бориса Годунова - так что и Пушкин имелся в запасе. И, наконец, ради оригинальности привез "Разговор на большой дороге" Тургенева. Мне никогда ранее не приходилось слышать художественную прозу в концертном исполнении, до всего приходилось додумываться самому. В заветных делах никогда ни с кем не советуюсь.

Утром я был в "Романовке". Это клуб на Малой Бронной, где впоследствии располагался Театр сатиры. "Эрмитаж" в лице купца Щукина сдавал свое помещение Художественному театру только на зимний сезон. Для экзаменов там была отведена большая комната с временно устроенной эстрадой. Перед ней растянулся длинный стол, накрытый зеленым сукном, с комиссией человек в пятнадцать. Все остальное пространство вместе с эстрадой было заполнено алчущими славы и трепещущими перед бесславием. Всех интересовал вопрос: почему открываемая театральная школа будет бесплатной? По слухам, оказалось, что ученики этой школы будут платить трудом за правоучение, исполняя обязанности статистов.

Для училища требовалось тридцать человек. Желающих учиться оказалось четыреста. Я поместился в толпе, сидящей на эстраде, и рассматривал членов комиссии. Бывалые люди объясняли мне: в середине стола Немирович-Данченко. Остальные - актеры Художественного театра Лужский, Тихомиров, старичок с бородкой - Артем, молодой человек - Москвин, седая дама в черном - Раевская.

Воздух от жары, духоты и нервного напряжения достиг степени кипения. Определение талантов происходит быстро. Немирович произносит фамилию, ее носитель или носительница появляется на эстраде, хватается за одинокий стул и, находясь от волнения почти в бредовом состоянии, читает с перевыполнением своих возможностей. Длина читаемого материала зависит всецело от Немировича-Данченко: на каком месте он скажет "благодарю вас", на том и крышка.

Меня поразило однообразие репертуара. Девушки, которым казалось, что они интересны и молоды, непременно читали: "Был май! Веселый месяц май!" Более сложные натуры - мальчики с уклоном в углубление психологии, играли "Сумасшедшего" Апухтина: "Садитесь! Я вам рад... Я королем был избран всенародно..." Добродушные абитуриенты обоего пола с помощью Вайнберга занимались лирикой: "Развернулось предо мною бесконечной пеленою, старый друг мой, море!"