Сергей Глинка - Из записок о 1812 годе (Очерки Бородинского сражения)

Того же июля пятнадцатого, когда Россия на родных полях своих восстала за Россию, Тормасов разбил сильный отряд саксонских войск и вытеснил его из Кобрина, где за двенадцать лет перед тем отдыхал Суворов от итальянского и альпийского своего похода и где, страдая на одре болезни, сказал: "Семьдесят лет гонялся я за славою: мечта! Покой души у престола всемогущего!"

ПРИЧИНЫ, ПОЧЕМУ ГЛАВНАЯ БИТВА НЕ СОСТОЯЛАСЬ ПОД ВИТЕБСКОМ

Невзирая на частные успехи полков русских, для общего охранения войска князь Багратион по занятии Могилева, переменя прежнее направление на Оршу, двинулся на Мстиславль и Смоленск. А Барклай-де-Толли отменил главную битву под Витебском и решился идти к Смоленску, куда маршал Даву мог устремиться со всеми силами своими. Первая армия двинулась в тот самый час, когда арьергард был в жарком сражении и совершала движение свое перед лицом неприятеля. Прикрывая отступление, граф Пален каждый шаг ознаменовывал мужеством, прозорливостью и блистательным искусством. Сильный, упорный бой кипел на берегах речки Лугесы, главное войско в стройной безопасности продолжало путь свой.

ТРЕХДНЕВНАЯ БИТВА НА ДВИНЕ 18, 19 И 20 ИЮЛЯ

Барклай-де-Толли вел полки свои на берега Днепра, а на берегах Двины загремели битвы трехдневные. Из недр нашествия тысяча восемьсот двенадцатого года в имени одного из французских полководцев как будто бы возрождался тысяча семьсот девяносто девятый год с великими своими напоминаниями; тот полководец- Макдональд. На полях Италии, на берегах Требии, громкой именем Ганнибала-Карфагенского, Макдональд три дня боролся с Суворовым. До битвы трехдневной спешил он на помощь Моро и-не поспел, вождь полков северных предупредил его. На берегах Двины, по показанию пленных, Макдональд спешил соединиться с Удино и - не поспел. Одинаковые события проявились в различные времена. Но где Требия и где Двина? У завоевателя свой объем и размер земного мира: мир земной был в одной его мысли, в мысли всесветного обладания. Нил, Иордан, Рейн, Неман для него-перелет мысли. Мыслью его убыстрялся и ход его полководцев. Слышно было, будто бы Удино сказал Наполеону: "Поздравьте меня! Вы не дойдете еще до Москвы, а я в Петербурге буду". Мысль о Неве исчезла на берегах Двины. Три дня кипели битвы кровопролитные.

Бежал Удино, заслоняя бегство свое лесами и сжигая мосты на речках. А в полках русских на второй день Двинской битвы трехдневной пал незабвенный Кульнев. Сказывают, что за миг до смерти своей, опасаясь, чтобы труп его не был захвачен в плен, он сорвал с шеи Георгия и бросил в руки храброго полка своего. Грозен был он в боях, но в дни мирные был кроток, как добродетель. Грозно было лицо его, затемненное густыми усами, но в груди его билось сердце, дышавшее всеми нежнейшими ощущениями души человеческой. Под знойным небом Турции и на громадах льдов Балтийских, везде побеждал он и саблей и любовью. Он воспитывался в Сухопутном кадетском корпусе при графе Ангальте и по выходе оттуда обрек себя доблести и стоической жизни Суворова. В чине еще майора в Сумском гусарском полку он был душою полка. Нежный сын матери, обремененной семейством, он уделял ей половину своего жалованья: не жизнь, смерть высказала эту тайну. Когда сослуживцы назывались к нему на солдатский обед, он говорил: "Горшок щей и горшок каши готовы, а серебряные ложки берите с собой". В бытность мою в Сумском уезде, я, сочувственник Кульневу по корпусному воспитанию, коротко ознакомился и с полетом его мыслей и с полетом прекрасной его души. Окинувшись плащом современным его службе и летая на простой повозке, он парил в веках с Плутархом и Тацитом: творения их были неразлучными его спутниками. Не Рим, окованный цепями роскоши всемирной, но Рим земледельческий, Рим Цинцинатов и Фабрициев призраком радужным витал перед мысленными его очами. Называя бедность древнего Рима величием Рима, он прибавлял: "Я умру в величии древних римских времен". И он умер в величии времен, в величии самоотречения духа русского. Поэт говорит:

"Где колыбель его была, Там днесь его могила".

Но сажень родной могилы приняла в себя пол-Кульнева, обезноженного ядром роковым. К нему можно применить то, что сказано было о полководце Ранцо: "du corps du grand Rantzo tu ne vois qu'un depart".

"Здесь храброго Ранцо ты видишь половину: Другую зреть ступай на Марсову равнину" (перевод Захарова). "Заслуги в гробе созревают" (Державин).

Кульнев был в гробу, а память о добродетелях его цвела и созревала. В восьмидневные ночные поиски за Двиною, Кульнев взял в плен раненого французского генерала Сен-Жение. Услыша о смерти Кульнева, пленный генерал пролил слезы и сказал: "Русские лишились человеколюбивого героя, он платком своим и собственной рукой перевязал рану мою".