Сергей Карпущенко - Лже-Петр - царь московитов

- Сей бабий срам с плеч своих скидать немедля! Не на позор вас вывожу да не на гульбу - шведа пробовать идем...

И полетели прямо в грязь дворянские покрышки.

Горкой поднялись, выехали на дорогу, что к Ревелю вела. Чмокали копыта в тесте грязи, дворяне, полусонные, потягивавшие из баклажек приседельных, между глотками успевали припомнить и проверить, куда пихали тряпицы для перевязки ран, довольно ль пороха и пуль, не в зазубринах ли сабля. Иные вынимали старинной работы клинки, на ходу подтачивали их оселками. Шереметев же примечал все их заботы, про себя ругался, что не готовы вышли, но все же и доволен был, что на разведку боем вывел людей, знавших, куда их ведут, и на все готовых.

Ехать пришлось недолго - в девяти верстах от Нарвы посланный вперед дозор с пригорка тревожно махнул рукой, предупреждая о чем-то то ли для всех опасном, то ли о чем-то любопытном. Остановились. Сам Борис Петрович взъехал на пригорок - оказалось, напрасно махал разведчик - чухонцы куда-то гнали свои возы. Все были смущены, потому что почуяли в своих сердцах волнение и робость, но причины к тому не было. Шереметев же разведчику дал в ухо, пригрозив ещё более крутой расправой за бесполезный и даже вредный всполох. И снова потрюхали рысцой, проехали через перелесок, открылось поле, и теперь сигналов разведчика не нужно было: шведы, человек до шестисот, боевой колонной под прикрытием драгун шли навстречу, предупрежденные, как видно, о марше к Везенбергу.

После страхов с чухонскими возами никто не ожидал, что так скоро встретят шведов. Вздох испуга крики "шведы! шведы!", шевеление в колонне от того, что часть дворян невольно стала поворачивать коней, чтобы поскорей убраться с дороги, по которой им навстречу шли враги.

- Возвертаемся! - кто-то прокричал, а ему уж вторили:

- Постреляют, идолы-ы!

- Назад!

Но властный, густой, протяжный голос Шереметева перекрыл крики тех, кто спешил вернуться в лагерь:

- Сыночки-и! Сабли наголо! Мушкеты к бою изготовить! Вернемся - всех сгноят под Нарвой! Спасем Расею-у!

Крик этот что-то сдвинул в сознании робевших, не бывавших в бою дворян, а тем паче в бою со шведами, которых все хвалили, как вояк умелых и бесстрашных. Будто какой-то незримый воевода подсказал им, что надо делать. Без суеты развернули они колонну, разъехавшись вправо и влево от дороги, чтобы хлынуть на шведов лавой. До врагов, спешно строившихся в две шеренги, было около версты, поэтому ввиду осенней грязи только-только нашлось пространства, чтобы разогнать коней. Чем быстрее неслись кони в сторону синих мундиров, тем сильнее разгоралась ярость и отвага в сердцах дворян российских. Казалось им сейчас, что не просто полки дворянкие столкнутся здесь с врагом, а вся страна, которой так нужна победа.

Вот уж сто саженей осталось до синих, замерших шеренг, приготовившихся к стрельбе. Залп раздался со сторон обеих - стреляли и дворяне, - из пистолей, фузей и карабинов, - стреляли шведы, сразу из ружей двух шеренг. На землю, через головы коней, падали помещики, валились назад, отброшенные тяжкой шведской пулей, но и шведов попадало немало. Но вот уж конница столкнулась с пехотинцами, с драгунами врага, принявшими на выставленные штыки первый русский ряд. Ржали кони, падая на землю с распоротыми грудями, животами, подминали под себя людей в синих мундирах, оприкидывая тяжелодоспешных дворян, не выпускавших из рук кривых своих татарских сабель и уже на земле, если хватало сил, рубивших валявшихся врагов. Второй и третий ряд дворян, влетев с разбегу в эту кучу тел, саблями, копытами коней, выстрелами из пистолетов и ружей завершил короткое сражение, и когда после десятиминутной рубки дворяне оглядели поле, на котором местные крестьяне обыкновенно высеивали просо, то увидели, что серо-коричневая земля стала красной от крови и синей от лежащих на ней солдат. И никто из этих людей не улыбнулся, озирая мертвое поле.

- Ну, сотворили дело, ребята!* - с радостной слезой в голосе и широко крестясь, проговорил Шереметев, окровавленная сабля которого лежала на лошадиной холке. - За сию викторию будет вам от государя вящая его... - не договорил, осекся, нахмурился и полез в суму за ветошкой, чтобы вытереть измаранный клинок.

...Своих похоронили здесь же, на поле, близ дороги. Шведов же погребать не стали - так Шереметев приказал. Лишь пособирали все оружие побитых да ещё немало потрудились, снимая с них кафтаны. Не понимали дворяне, зачем приказывал им это делать воевода, но Шереметев был непоколебим.