Причиной того, что добрый аль-Мустазхир так разгневался, были не только неприятности, доставленные его молодой супруге, но и то, что на улицах столицы во всё горло выкрикивали лозунг: «Царь Рума мусульманин в большей мере, нежели глава правоверных!» Калиф знал, что высказываемые обвинения отнюдь не безосновательны и что манифестанты, возглавляемые Ибн аль-Кашабом, имеют в виду послание, полученное несколько недель назад диваном калифа. Оно пришло от императора Алексия Комнина и призывало мусульман незамедлительно объединиться с Румом, «чтобы бороться с франками и изгнать их из наших краёв» . Хотя и кажется странным, что могучий владыка Константинополя и простой кади Алеппо сообща осуществили свои демарши в Багдаде, причиной этого было то, что они оба были уязвлены поведением Танкреда. «Великий эмир» франков, действительно, имел наглость выпроводить византийских послов, прибывших напомнить ему, что западные рыцари клялись передать Антиохию басилевсу и что за 13 лет после падения города они так и не выполнили своё обещание. Что касается Алеппо, то его обитателям Танкред недавно навязал совсем уже унизительный договор: они были должны платить ему ежегодную дань в 20 тыс. динаров, отдать две важных крепости в ближайших окрестностях города и подарить ему в знак преданности десять самых лучших коней. Постоянно всего боявшийся Рыдван, не осмелился отказаться. Но когда условия договора стали известны, столица заволновалась.
В критические моменты своей истории жители Алеппо имели обыкновение собираться небольшими группами и возбуждённо обсуждать подстерегавшие их опасности. Знатные люди часто собирались в большой мечети, где они сидели по-турецки на красных коврах или во дворе в тени минарета, который возвышался над городскими домами, окрашенными охрой. Торговцы кучковались днём вдоль древней авеню с колоннадой, построенной римлянами и пересекавшей Алеппо с запада на восток, от порта Антиохии до запретного района Цитадели, где обитал мрачный Рыдван. Эта центральная артерия была издавна закрыта для повозок и шествий. Дорогу оккупировали сотни магазинов с горами тканей, амбры, безделушек, фиников, фисташек и приправ. Чтобы защитить прохожих от солнца, этот проспект и соседние улочки были полностью закрыты деревянными крышами, которые образовывали на перекрёстках высокие купола, украшенные орнаментом. На подступах к узким проходам, ведущим к местам продажи циновок и дров, жители Алеппо беседовали перед многочисленными харчевнями, от которых исходил стойкий запах кипящего масла, жаренного мяса и специй и которые предлагали разную еду за умеренную цену: бараньи котлеты, пирожки, блюда из чечевицы. Семьи со скромным достатком покупали пищу на рынке; только богатые позволяли себе заниматься стряпнёй. Неподалёку от харчевен слышалось позвякивание, производимое продавцами «шараба», свежих фруктовых напитков, которые франки заимствовали у арабов как в виде жидкостей, «сиропов», так и желе — «щербетов». После полудня люди всех сословий собирались в хаммамах, которые были излюбленным местом встреч и где очищались перед молитвой на заходе солнца. С наступлением ночи горожане покидали центр Алеппо и отправлялись в жилые кварталы под защиту пьяных солдат. Там уста женщин и мужчин продолжали распространять новости, и разные идеи прокладывали себе путь к сердцам. Гнев, энтузиазм, или тревога каждый день сотрясали этот человеческий улей, жужжавший так уже больше трёх тысячелетий.
Ибн аль-Кашаб был человеком, которого наиболее охотно слушали в разных районах Алеппо. Выходец из семьи богатых лесоторговцев, он был главным представителем городской администрации. В качестве кади шиитов он имел большую религиозно-духовную власть и был уполномочен разрешать личные и имущественные споры внутри своей общины, самой главной в Алеппо. Помимо этого он был раисом, то есть главой города, что делало его одновременно судьёй торгового сословия, представителем интересов населения перед князем и начальником городской милиции.
Но деятельность Ибн аль-Кашаба выступала даже за столь широкие рамки его официальных функций. Окружённый многочисленной «клиентурой», он с момента появления франков поддерживал патриотическо-религиозное течение, требовавшее более жёсткого отношения к захватчикам. Он не боялся говорить князю Рыдвану всё, что думал о его примирительной и даже угодливой политике. Когда Танкред заставил сельджукского монарха установить крест на минарете большой мечети, кади устроил бунт и добился, чтобы распятие было перемещено в собор Святой Елены. С этого времени Рыдван избегал вступать в конфликт со вспыльчивым кади. Укрывшись в Цитадели, где у него был гарем, своя стража, мечеть, источник воды и ипподром, этот турецкий князь предпочёл щадить чувства своих подданных. Он терпел общественное мнение, если при этом не страдал его собственный авторитет.
Читать дальше