Игорь Андреев - На пути к Полтаве

Дореволюционные исследователи, менее склонные подчеркивать узкокорыстные устремления боярства, писали об опасениях, которые внушала личность царевича Ивана Алексеевича. Ситуация будто бы грозила повторением мрачных времен «боярского правления» в малолетство Ивана IV. Многих к тому же пугала перспектива прорыва Милославских к власти. По-видимому, в той или иной мере в поведении правящей элиты присутствовали все эти мотивы — личные, корпоративные, государственные.

Велика была и роль патриарха Иоакима. Источники единодушно приписывают ему инициативу избрания Петра. Именно он вместе князем Б. А. Голицыным вывел Петра в Крестовую палату к боярам для крестоцелования.

Мы мало что знаем о процедуре избрания. Согласно правительственному объявлению о воцарении Петра, патриарх с духовенством и боярами стали совещаться, кому из братьев наследовать престол, и, «советовавше, положили, что тому избранию быти общим согласием всех чинов Московского государства людей». После этого участники совещания вышли на крыльцо к собравшимся московским чинам испрашивать их мнение. Все склонились в пользу младшего царевича, что якобы дало основание объявить его избрание с «общего… согласия». Конечно, этому официальному сообщению не во всем следует доверять. Оно подчеркивает редкое единодушие, которого на самом деле не было. Не случайно Долгорукие и Голицыны надели под платья панцири. Уже не раз цитируемый князь Борис Куракин уточнял: «Стало быть несогласие как в боярах, так и в площадных: одни поддерживали одного, а другие — другого. Однако ж, большая часть, как из бояр и из знатных и других площадных, так же и патриарх, явились склонны избрать меньшого царевича». Известны и примеры этого «несогласия». Дворянин Максим Сумбулов «продерзливо кричал… что по первенству надлежит быть на царстве» Ивану. Крики, однако, криками и остались, дело же решила позиция верхних страт двора и патриарха.

Избрание девятилетнего Петра на престол в одночасье изменило положение Нарышкиных. Произошедшее даже превосходило то, что случилось в 1671 году. Тогда Нарышкины и их родственники, оставляя далеко позади всю равную им «братию», возносились высоко вверх. Однако это чудесное превращение было, скорее, царской милостью, наградой за родство с царицей. Теперь же они по праву родства с царем могли претендовать на большее. От такого везения у них голова пошла кругом. Хотелось получить все и сразу. Похоже, потеряла ощущение реальности и Наталья Кирилловна. Совсем недавно она прозябала без всяких перспектив — нелюбимая мачеха и мать младшего царевича. Что могло ждать ее в будущем, кроме вдовьей доли и, возможно, монастырской кельи? И тут — такой поворот! Казалось, вернулись прежние времена. Правда, она уже не супруга правящего государя. Зато она мать царя, перед которой вновь заискивают и ищут милостыни.

Наталья Кирилловна спешит насладиться успехом. Всякие приличия были забыты. Ладно, младшие братья царевны стали спальниками. 7 мая чином боярина и оружейничего был пожалован 22-летний Иван Нарышкин. Столь стремительное возвышение брата царицы задело даже аристократических сторонников Петра.

Воцарение Петра обрекало Милославских на роль, еще недавно предназначавшуюся Нарышкиным. Однако далеко не все из них были согласны с этим. В числе первых такому повороту судьбы воспротивилась сводная сестра царя, царевна Софья Алексеевна.

Среди невыразительных персонажей царского семейства Софья — фигура выдающаяся. Даже противники вынуждены были признать ее незаурядность. Сын Артамона Матвеева, Андрей Матвеев, оставивший интересные записки о начале царствования Петра, отзывался о способностях и уме Софьи в превосходных степенях. Она у него — «мужеского ума исполненная дева».

Появление Софьи в самом центре политической борьбы кажется полной неожиданностью. Но если присмотреться внимательнее, то это неожиданно скорее для нас, нежели для современников. Последние не выказывали удивления. Все это свидетельствовало о переменах в понимании дозволенного и недозволенного. И хотя речь идет о женщине, принадлежавшей к царскому семейству, то был огромный сдвиг. Отныне допустимым стало присутствие во власти не только вдовой царицы, матери правителя, что, собственно, случалось и в прошлом, но и царевны, дочери покойного государя. С легкой руки книжников Софью стали сравнивать с царевной Пульхерией, которая правила Византийской империей при своем брате, императоре Феодосии. Пример был нужен для подкрепления прав царевны, ставшей регентшей при братьях. Важно, однако, что в аналоге на первый план выдвинулась мудрость правительницы: подобно Пульхерии Софья своей прозорливостью обеспечит Российской державе славу, а подданным — процветание.