Дина Якшина - Золотая тень Кёнигсберга

Любовь Нерона к солнечному камню привела к тому, что за янтарём снаряжались целые экспедиции. Правда, преимущественно «сухопутные». Да и Балтийское море ещё не называлось привычным нам именем — впервые его, это название, употребил хронист Адам Бременский в третьей четверти XI века.

Происхождение корня «балт−» до сих пор предмет учёных дискуссий. Одни исследователи полагают, что он восходит к слову «baltas» — «белый, светлый», то есть связано с литовским или славянским миром. Другие — возводят корень к староготскому «balt», то есть «отважный». То есть Балтийское море — это море отважных. Что вполне соответствует действительности. Особенно, если учесть, что коренные обитатели Восточной Пруссии были, по мнению историков, пиратами покруче викингов!

В середине XI века датчане, шведы и норвеги еженедельно молились — по приказу своих королей! — о защите восточного побережья от пруссов и куршей. А те — нехристи! — грабили всех подряд, уволакивая даже церковные колокола! Чужих богов они не боялись. Суда, на которых плавали воинственные «пираты Балтийского моря», напоминали драккары викингов. (Собственно, у них, у викингов, были переняты и «дурные привычки».)

…Покорив Пруссию, Тевтонский орден положил конец бесчинствам «посередь морской волны». А затем, как известно, рыцари-храмовники опередили купцов из ганзейского Любека: те планировали заложить в устье Прегеля «свой» город, а тевтонцы перехватили инициативу.

Впрочем, в 1339–1340 годах в Ганзу вступили Альтштадт, Кнайпхоф и — со скрипом! ненадолго! — Лёбенихт… Приземистые купеческие суда бодро курсировали по «ганзейским маршрутам», перевозя товар. Романтики во всём этом было, конечно же, мало, зато денежки — капали.

Впрочем, здешние воды видали и «белокрылых красавцев» — военные корабли с парусами, натянутыми, как струны. Во время шведско-польской войны, например. Когда шведы использовали построенную ими крепость Пиллау как плацдарм в борьбе с Польшей.

Эта звездообразная крепость будет потом продана шведами местным жителям за 10 000 талеров — эту сумму горожанам придётся до-о-лго выплачивать в виде «корабельного и крепостного налога».

В 1579 году Кёнигсберг последний раз участвует в съезде Ганзы, хотя формально не выходит из союза вплоть до полного его распада в 1669 году.

А очень скоро Кёнигсберг окажется фатально связанным с Россией.

В начале XVIII века на купеческом корабле «Святой Георгий» сюда поплывёт Пётр I — и тридцать пять его «волонтёров». Откуда, спрашивается, у хлопца испанская (в смысле, балтийская) грусть? Где, в каком сне увидел он, юный московский царь, штормовое Балтийское море и парусник, взлетающий на гребень волны?.. Не Азовское, не Чёрное, не чёрт-его-знает-какое-ещё, а именно ЭТО, ставшее ему необходимым…

Замок Кёнигсберг с южной стороны у Больверкгассе, начало XX века

Именно в Кёнигсберге русский царь впервые задумался о том, где и как он будет строить новую столицу. А в 1711 году, в очередной раз прибывая в Кёнигсберг — уже не на «допотопном» судёнышке, а на нескольких стройных яхтах, Пётр I взглянул на город критически.

Перед входом в город русские корабли были приветствованы тремя орудийными залпами из пушек крепости Фридрихсбург и с городских валов. Долго плыли по реке и каналам. Пришвартовались на Кнайпхофе, у Зелёного моста, прямо против дома Христофора Нагеляйна, который был доверенным лицом Петра.

Глубина Прегеля в этом месте составляла 30 футов. Пётр, узнав эту цифру, сказал: «Жаль, что не мне принадлежит этот город. Я бы устроил здесь военную гавань». И принялся объяснять Нагеляйну, как можно соорудить плотины для улучшения судоходства. Заодно похваставшись, что в Санкт-Петербурге против домов строятся небольшие причалы, и хозяин встречает почётных гостей на причале, как раньше — на крыльце… За это Санкт-Петербург уже прозвали «Северной Венецией».

Как известно, желание Петра владеть Кёнигсбергом исполнилось — хоть и не при его жизни, и ненадолго. В 1757 году, в ходе Семилетней войны (1756–1763), войска императрицы Елизаветы Петровны вошли в Пиллау (ныне Балтийск). Но это уже другая история, к парусникам относящаяся не очень. Разве что Андрей Болотов, историк и литератор, находившийся в то время в «русском Кёнигсберге», с восторгом писал о том, как в погожие дни по Прегелю «летят белые распростёртые паруса, и трепещут разноцветные флаги, и слышен шум от вёсел»…