Михаил Гурвич: Бои на Карельском перешейке

Однажды, когда бойцы спали после обеда, мы сидели в коридоре, читали свежие газеты. Пожилая домохозяйка Мазаева задремала на стуле — она дежурила вторую смену, так как у ее сменщицы заболел ребенок и та не могла придти.

— Товарищ Мазаева, тут про вашего однофамильца, — окликнула я ее.

Она встрепенулась, схватила газету, и мы вместе прочитала про подвиг ее сына-летчика, который спас товарища, сделавшего вынужденную посадку в тылу у белофиннов.

У другой был убит брат. Третья вот уже два месяца не имела известий от мужа-полярника. У четвертой тяжело болел ребенок, и она прямо из госпиталя бегала в больницу узнавать о нем. Но все это не мешало нашей работе, которая заняла в жизни каждой из нас самое важное место.

Когда закрывался госпиталь и в опустевших палатах уже не было ни одного бойца, комиссар произнес речь. Говорил очень просто. Он сказал, что у нас была тесная сплоченность. И это было так. Наша сплоченность, сплоченность советского парода, страшна врагам нашей Родины. Это великая, непобедимая сила!

Когда мы добрались до границы, было уже совсем темно. В машине нас было 13 человек. Молча всматривались в темноту. Огни автомобильных фар освещали по краям дороги трупы лошадей, сваленные телеграфные столбы, обгорелые трубы разрушенных домов. За нами, впереди нас, рядом с нами двигались войска, грохотали танки и орудия, шумели моторы грузовых машин, везущих на фронт людей, боеприпасы, продукты, медикаменты.

Машина остановилась, свернув в сторону от дороги. Нас провели по каким-то тропинкам, неразличимым в темноте, к уцелевшему финскому домику, где расположились женщины, приехавшие раньше нас.

В комнате с наглухо занавешенными окнами горела свеча, едва освещавшая скудную обстановку. Мы устроились на ночлег — кто на полу, кто на стульях, но спать не могли и еще до рассвета были готовы приступить к работе.

Меня назначили сестрой-хозяйкой в 3-е отделение полевого госпиталя. Отделение помещалось в бывшей финской школе. Здесь, в четырех больших комнатах с низкими потолками и маленькими окнами мы разместили 250 раненых. Я должна была заботиться о питании и белье.

В больших шкафах мы хранили разнообразные продукты и вещи: какао, сгущенное молоко, сахар, масло, консервированные ягоды, ящики с мандаринами и лимонами, шоколад, конверты, бумагу, мыло, одеколон. Раненые прибывали круглые сутки. Надо было всегда иметь наготове бутерброды с сыром и повидлом, горячий крепкий чай, чтобы немедленно по прибытии санитарной машины, не ожидая обеда или ужина, накормить бойцов. Когда прибывали раненые, мы их мыли, стригли, одевали в чистое белье. Жена командира Аня Иванова кормила их и укладывала в постели.

В моем распоряжении было много белья, которое надо было точно учитывать и держать в полном порядке, чтобы нужная вещь была всегда под рукой. Ежедневно собирались целые груды грязного белья, мы сдавали его на склад в обмен на чистое.

Всех бойцов сестры обтирали раствором Сальвента, лицо и руки мыли водой. Мы все тщательно следили за чистотой, благодаря чему у нас не было ни одного случая инфекционных заболеваний.

Бойцы были довольны нашим госпиталем, говорили, что мы их кормим, как на курорте, но все же рвались обратно в строй. Награжденный впоследствии орденом Красного Знамени разведчик-лейтенант Брагин только и просил врачей, чтобы его поскорей вылечили, и все говорил:

— Хочу туда, где товарищи, хочу бить врага до последней капли крови.

Он вскоре вернулся в строй, и я получала от него письма, в которых он сообщал, что надеется еще немало сделать для Родины, и благодарил за то, что мы его быстро поставили на ноги.

Фронт продвигался вперед, и через два месяца наш госпиталь был переведен в другое место.

Госпиталь расположился в 11 километрах от фронта, в одиноком пустом домике. С одной стороны было открытое поле, с другой — густой лес.

Сразу же мы принялись расчищать снег и ставить палатки. Вскоре вокруг нашего домика вырос целый лагерь. В палатках мы затопили чугунные печки, на них закипели чайники. И хлеб, и консервы, и повидло — все надо было отогревать на чугунках, все было сковано сорокаградусным морозом.