Джеймс Кервуд: Там, где начинается река

Кулаки Кейта тяжело упали на середину стола.

Коннистон заметил, как в его голубых глазах на миг загорелся мрачный огонь. Странная, подавляющая тишина воцарилась в хижине и вокруг нее, и в тишине этой поднялся душераздирающий и томительный плач маленьких белых лисиц, которые покрыли своими голосами глухой рев и треск далеких льдин...

ГЛАВА II

- Почему я убил судью Киркстона?

Кейт очень медленно повторил эти слова. Его стиснутые кулаки разжались, но в глазах все еще горел мрачный огонь.

- А что говорят по этому поводу "факты" вашей штаб-квартиры?

- Они говорят, что вы совершили убийство вполне сознательно и хладнокровно и что честь нашего полицейского отряда находится в полной зависимости от того, как скоро вас повесят!

- Конечно, все это зависит от той точки зрения, на которую каждый из нас станет. Не правда ли? Ну а что будет, если я заявлю, что я вовсе не убивал судью Киркстона?

Коннистон с видимым возбуждением подался вперед. Пароксизм кашля судорогой пробежал по его телу, и, когда он опять получил возможность дышать, казалось, что воздух из его легких пробивается сквозь частую сетку.

- Нет, дорогой мой, - прохрипел он, - это случится не в воскресенье и не в субботу, а завтра! Это - факт, в котором у меня нет уже никаких сомнений.

- Нет, нет, вы ошибаетесь! - закричал Кейт, желая подавить что-то мучительное, что остановилось в его горле. - Вы ошибаетесь! Сколько раз я говорил вам, что вам лучше бы лечь в постель!

Коннистон собрал последние силы.

- О, только не это! - вскричал он. - Вы хотите, чтобы я умер, как подстреленный кролик. Этого не будет! Благодарю вас покорно, дружище, но на это я не согласен.

Он помолчал и прибавил:

- Но вернемся к нашему делу! Послушайте, Кейт, я не могу себе представить, чтобы вы лгали умирающему человеку! Так вот скажите мне вполне откровенно и искренне: вы убили судью Киркстона?

- Я сам не знаю... - медленно ответил Кейт, напряженно глядя на товарища. - Мне кажется, что я убил его, и вместе с тем я не вполне уверен в этом. Знаю одно: в тот вечер я явился в его дом с определенным намерением: либо добиться от него справедливости, либо убить его на месте! Я очень хотел бы, Коннистон, чтобы вы глядели на все это дело моими собственными глазами! Вы могли бы это сделать, если бы знали моего отца. Надо вам знать, что моя мать умерла, когда я был совсем крохотным мальчиком, и с тех пор мы жили с отцом как два товарища-сверстника. Не думаю, чтобы в то время я смотрел на него только как на отца. Отцы. - народ банальный и всегда и повсюду одинаковый! Для меня лично мой отец был больше, чем отец. Начиная с десятилетнего возраста мы почти не расставались с ним. Кажется, мне было лет двадцать, когда он впервые посвятил меня в ту смертельную вражду, которая издавна существовала между ним и судьей Киркстоном. Впервые я понял силу этой вражды, когда Киркстон все-таки добился своего, добился того, к чему стремился чуть ли не всю свою жизнь! Это была подлая, ядовитая змея, которая знала, когда всего удобнее и безопаснее укусить. Он так ловко все подстроил, что мой отец чуть ли не до самого конца не знал, кто это так возмутительно подвел его, и первое время думал, что во всем виноваты его политические враги, а не Киркстон, действительный главарь всего! Мы, однако, довольно скоро узнали всю правду. Мой отец получил десять лет тюремного заключения, а между тем все знали, что он совершенно невиновен! И единственный человек, который мог бы с фактами в руках подтвердить его невиновность и непричастность к делу, был Киркстон, подобно Шейлоку, терпеливо поджидавший своего фунта мяса. Теперь, Коннистон, скажите мне следующее: если бы вы знали всю подкладку дела и находились бы в моей шкуре, что бы вы сделали? Только всю правду скажите мне!

Коннистон зажег над лампой другую спичку, несколько помедлил и, наконец, произнес следующее:

- Правду сказать, друг мой, я не знаю, что сказать вам! Ну, а что вы сделали?

- Я начал с того, что упал на колени перед этим мерзавцем! воскликнул Кейт. - Я не знаю, молил ли когда-нибудь и кто-нибудь так, как я молил за моего отца! Я умолял Киркстона произнести те несколько слов, которые могли бы вернуть свободу моему бедному, невинно страдающему отцу. Я предлагал ему все, что только было в моих возможностях, даже мою жизнь и душу. А он сидел, толстый, жирный, спокойный, с двумя огромными кольцами на вздутых, грубых пальцах, и казался мне похожим на противную жабу в человеческом образе. Он усмехался, радовался и издевался, глядя на меня как на паяца, который ломает комедию только для того, чтобы позабавить его, а ведь моя душа сочилась кровью, когда я жалобно смотрел в его глаза!