Игорь Симбирцев - ВЧК в ленинской России. 1917–1922 - В зареве революции

«Почти в каждом шкафу, – рассказывает Нилостонский про киевские «чрезвычайки», – почти в каждом ящике нашли мы пустые флаконы из-под кокаина, кое-где даже целые кучи флаконов». В состоянии невменяемости палач терял человеческий образ. Один из крупных чекистов рассказывал, передает авторитетный свидетель, что главный московский палач Мага, расстрелявший на своем веку не одну тысячу людей (чекист, рассказывавший нам, назвал невероятную цифру – 11 тысяч расстрелянных рукой Мага), как-то закончив «операции» над 15–20 человеками, набросился с криками «раздевайся, такой-сякой» на коменданта тюрьмы Особого отдела ВЧК Попова, из любви к искусству присутствовавшего при этом расстреле. Глаза, налитые кровью, весь ужасный, обрызганный кровью и кусочками мозга, Мага был совсем невменяем и ужасен, говорил рассказчик. Попов струсил, бросился бежать, поднялась свалка, и только счастье, что своевременно подбежали другие чекисты и скрутили Мага.

И все-таки психика палача не всегда выдерживала. В упомянутом отчете сестер милосердия киевского Красного Креста рассказывается, как иногда комендант ЧК Авдохин не выдерживал и исповедовался сестрам: «Сестры, дурно мне, голова горит… Я не могу спать… Меня всю ночь мучают мертвецы»… В России в последнее время в психиатрических лечебницах зарегистрирована как бы особая «болезнь палачей», она приобретает массовый характер». [3]

Здесь наивный интеллигент Мельгунов зря посчитал цифру в 11 тысяч расстрелянных лично штатным палачом на Лубянке нереальной и фантастической. Это тот самый Мага, настоящая фамилия которого Петр Магго, из латышей-чекистов первого призыва в ВЧК, расстрелявший с 1918 по 1939 год лично не одну тысячу приговоренных, которого так ценил в годы Большого террора кровавый нарком Ежов.

Не углубляясь в многочисленный и доступный сейчас широким массам конкретный материал по чекистским репрессиям в годы Гражданской войны, отметим лишь некоторые узловые и символические моменты, проявившиеся в ходе этой террористической кампании внутри собственной страны, повлиявшие на процесс развития органов госбезопасности в СССР в дальнейшем и на их взаимоотношения с властью. Здесь у чекистов впервые проявились две крупные тенденции, которые годы спустя расцветут пышным цветом. Условно их можно определить как «огонь по своим» и «раздувание дел о контрреволюционном заговоре».

Тенденции периодически обращать острие террора против своих у дореволюционных спецслужб Российской империи до 1917 года не было при всех их недостатках, это именно ноу-хау большевистской власти, причем почти с первых дней ее существования. Как в июле 1918 года впервые чекисты отстреляли своих вчерашних коллег эсеровской принадлежности, так затем периодически кампании расправ с частью «своих» в стенах ЧК и ее служб наследников происходили. Бойня чекистских кадров в 1937–1939 годах НКВД стала только апофеозом этих процессов.

В годы Гражданской войны своих чекисты с такой яростью и в таком количестве еще истребляли, хотя ЧК в те годы в кадровом плане и не была тогда еще так монолитна и привязана к стволу партии. В те годы в ней хватало еще и «попутчиков» из бывших членов других партий, и случайных авантюристов, и беспринципных садистов. Но тогда еще на обязательность кадрового монолита обращали меньше внимания, в дыму Гражданской войны от чекистских кадров в первую очередь власти требовались верность ей самой и беспощадность к врагам. Ленин, выступая 7 ноября 1918 года перед сотрудниками ЧК, заявил, что партия в первую очередь требует от них «быстроты, решительности, а главное – верности». И это была не пустая фраза, а ясное понимание задач времени: профессионализм, законность и прочие «излишества» – все потом, сейчас только жестокость к врагам и верность самой власти.

Убийства и казни чекистами чекистов в годы Гражданской войны и «красного террора» тоже случались по разным причинам: в связи с изменой или переходом на сторону врага, на почве партийных разногласий или в целях укрепления дисциплины, просто в хаосе подозрительности или при сведении личных счетов после пьянки. Все это случалось, но целенаправленной кампании истребления чекистов чекистами целыми волнами, как в конце 30-х годов, не было. Процессы против злоупотребивших своим положением чекистов в 1918–1921 годах были достаточно редки, зачастую даже в случае установления вины последних они заканчивались довольно мягкими решениями о снятии с должности или о недолгом тюремном заключении.