Игорь Симбирцев - ВЧК в ленинской России. 1917–1922 - В зареве революции

Колчак тогда уже знал, что он обречен не выйти живым из рук чекистов, что если его не расстреляют прямо в Иркутске, то повезут для такого же показательного приговора в Москву. И он признал честно неопровержимый факт: пытки в колчаковской контрразведке были. В результате вместе с ним и его заместителем Пепеляевым 7 февраля 1920 года на льду Ангары, о чем мало известно, был расстрелян и третий человек – китаец Чен Тинфань. Этот человек в контрразведке при Колчаке в Омске также расстреливал и пытал, да еще обучал тонкости восточных пыток русских офицеров – так что заплечных дел мастера из китайцев были не только в красной ЧК, их соотечественник и в рядах белых спецслужб чем-то похожим отметился.

Такие пугающие параллели есть в истории тайной борьбы спецслужб красных и белых в той войне. Если у большевиков в ЧК были интернационалисты от немцев до китайцев и даже здоровенный негр-чекист Джонсон в Одесской ЧК, то и у белых в контрразведке Колчака попадаются пошедшие туда австрийцы, немцы и чехи из бывших пленных (только венгров нет, все «красные мадьяры» у большевиков). Были там и английские советники из британской разведки, вот и китаец Чен Тинфань, и даже негр свой там тоже обнаружился. Он служил при штабе атамана Анненкова, и его здесь звали «наш арап», и сам Анненков посмеивался над ним, отчего тот все время «такой грязный», этот «арап» был при нем чем-то вроде телохранителя. По некоторым данным, он был из взятых в плен в Сибири среди красных «интернационалистов», свободно говорил на французском и английском языках, так что установить теперь гражданство загадочного «арапа» в белой контрразведке невозможно. Неизвестно и имя этого занесенного на нашу Гражданскую войну чернокожего человека, в отличие от негра-чекиста Джонсона, в нашей истории он остался безвестным «арапом».

Здесь, в истории с допросами Колчака красными, лежит ключ к пониманию этой разницы, в том числе и в позиции Колчака при допросах его в Иркутске, признававшего факт зверств, но подчеркивающего их стихийный характер. Белые контрразведки не ставили расстрелы на поток с идеологическим их обоснованием, конкретизируя вину отдельной личности, и не публиковали хвастливо списков расстрелянных заложников, как «Вестник красного террора» под редакцией чекиста Лациса. Чекистский же террор не был вынужденной мерой расправ с конкретным пойманным врагом, что отличало органы белой контрразведки. Он, как это признавали и сами чекисты дзержинского периода, сам становился главным средством подавления любого сопротивления советской власти, фактором тотального запугивания населения, он сознательно косил не индивидуумов, а целые группы или сословия в обществе. Кажется, разница здесь видна невооруженным глазом.

При этом идея обоюдной ответственности «красного» и «белого террора» за общую палитру зверств той войны и сейчас очень популярна в нашей истории, да и иностранные исследователи очень часто разделяют такую точку зрения, как, например, биограф адмирала Колчака английский историк Питер Флеминг:

«Сообщения о зверствах и поборах большевиков, часто подтвержденные свидетельствами беженцев, порочили советскую власть, однако во многих районах подчиненные верховного правителя творили еще более страшные злодеяния. Вряд ли стоит пытаться составлять полный список преступлений, совершенных обеими сторонами. По какой шкале ценностей уравнивать 670 человек, расстрелянных в Уфе казаками, с 348 зверски убитыми семеновцами близ Читы или с 50 тысячами жертв ВЧК, мужчин и женщин, за период Гражданской войны (такую цифру озвучил Чемберлен, основываясь на опубликованных советских источниках)? В общем, как говорится, все хороши… Сам Колчак в письмах жене писал, что многие из белых не лучше большевиков. Поскольку он считал большевиков дьяволами во плоти, резче выразиться он не смог бы». [7]

Но заметно, что и у Флеминга на словах возложение вины в равной мере на красную и белую сторону с лихим выводом, что «все хороши», а как доходит до цифр – опять же сотни жертв белых против десятков тысяч жертв ВЧК даже в этой цитате, призванной в равной мере обличить тех и этих.

Что касается этой цифры в 50 тысяч жертв красной ЧК в Гражданскую войну в России, которую Флеминг повторил со слов Чемберлена, то она явно занижена англичанами. Собственно сопоставление количества убитых при «красном» и «белом терроре» многое и объясняет и ставит жирную точку в этом споре на тему, какой террор был первичен и что здесь чему было ответом. По цифрам, о порядке которых сейчас уже непредвзятые историки особенно не спорят, от рук солдат и контрразведки Колчака за все время его режима в Сибири погибло 25 тысяч человек, еще примерно столько же можно насчитать за контрразведками и войсками других белых армий, формально подчинявшихся власти Колчака, – итого примерно 50 тысяч. Иностранные историки, исходя из данных ушедших в эмиграцию белых, как и самих различных комиссий белых «О зверствах ЧК и «красном терроре», количество жертв ЧК и красных войск среди мирного населения оценивают практически одинаково в 1 миллион 700 тысяч человек за весь период Гражданской войны. И с этой цифрой практически полностью совпадают опубликованные в 1922 году в английской прессе данные о примерно том же 1 миллионе 700 тысячах жертвах «красного террора», полученные уже независимо от белых из источников британской разведки МИ-6.