Игорь Симбирцев - ВЧК в ленинской России. 1917–1922 - В зареве революции

Так что в белом лагере тоже все отнюдь не монолитно, там свои колеблющиеся и свои «бешеные», свои «левые коммунисты» и «рабочая оппозиция», только с другими названиями. И с годами укоренившиеся в массах представления о людях из белого лагеря очень условны. Среди генералов корниловской главной Добровольческой армии решительный и очень любимый войсками генерал Дроздовский был убежденным монархистом-романовцем и к красным был безжалостен, записав до гибели в своем дневнике: «Сердце, молчи, и воля, закаляйся, поскольку эти большевики признают и уважают только один закон: око за око. А мы им беспощадную расправу: два ока за око, все зубы за зуб. Потом постараемся конечно же разобраться, а пока – беспощадная расправа. А в общем страшная вещь Гражданская война: какое озверение она вносит в нравы, какой злобой и местью пропитывает сердца, жутки наши расправы, жутка радость и упоение убийством, которые не чужды и многим добровольцам». А не менее решительный и не менее обожаемый в войсках белых генерал Марков был ярым республиканцем и сторонником Февральской революции. И они с Дроздовским спорили до хрипоты на военных советах, пока их не примирял убежденный кадет-либерал Деникин, а оба при этом храбро сражались и одинаково были безжалостны к красным большевикам, и оба погибли в той войне с разницей в несколько месяцев.

И очень часто, как ни покажется это странным неискушенному читателю, самыми жестокими и безжалостными среди белых были не идейные монархисты и черносотенцы, а представители «левой» части их лагеря. Как тот же эсер Булак-Балахович, и в эмиграции при всех своих беспощадных рейдах по советской территории оставшийся сторонником эсеров и входивший в левосоциалистическую группу Савинкова, а не во врангелевский РОВС, например.

Или не жалевший абсолютно красных и беспощадный к пленным белый атаман Шкуро – он ведь себя считал ярым врагом прежней монархии и народником, везде у белых объявлял себя сторонником «республики и полной свободы для всех». Типичный «левый коммунист» наоборот среди белых, которого сторонились деникинские генералы из монархистов, гораздо более терпимые к красным пленным, чем «республиканец» Шкуро. Хотя нужно помнить, что самые решительные и безжалостные в белом лагере его вожди (Шкуро, Марков, Семенов, Иванов-Ринов, Калмыков, Унгерн, Анненков и другие) выделяются скорее на общем уровне белых, до масштабов жестокости Петерса с Лацисом в красной ВЧК вряд ли кто из них мог бы дотянуться.

К отчасти левому лагерю среди белых относился и считаемый там одним из самых жестоких забайкальский атаман Григорий Семенов. И он, явно не монархист, поддерживал Февральскую революцию и именно на защиту Временного правительства впервые поднял в начале 1918 года своих казаков, отчего у него и трения с монархистами из генеральского окружения Колчака были. Не монархист и называемый часто самым «жестоким белым» казачий атаман Борис Анненков, еще с мировой войны недолюбливавший царский режим, официальную церковь, а большинство генералов царских времен открыто называвший «отжившим хламом». Анненков в своей «Партизанской дивизии» белых, позднее развернутой в Семиреченскую армию, не слишком привечал и кадровое царское офицерство, часто доверяя командование частями даже бывшим унтерам и рядовым, а чины в своей армии отменил, введя вместо «ваше благородие» обращение «брат» между офицерами и казаками.

И при этом «либералы» по взглядам, типичные «дети Февраля» Семенов с Анненковым проявили больше всех зверств. От этой «белой атаманщины» отворачивались в Омске считавшие только себя «идейными белыми» монархисты из окружения Колчака типа омского военного министра барона Будберга, который Анненкова с Семеновым именовал «белыми большевиками». Таких, как Будберг, злили и политические отчасти левые и народнические взгляды сибирских атаманов, и их жестокие действия против врага, которые, по мнению многих рафинированных «идейных белых» в Омске, пятнали кровью их чистое белое знамя. Колчаковский штабной генерал Колесников писал уже в эмигрантских воспоминаниях: «Я был против «атаманщины», мы не отнимаем у атамана Анненкова его личных качеств: энергии, храбрости, упорства, умения сорганизовать хорошую шайку… Но эта каналья с челкой, нарядившаяся как шут гороховый, в геройство себе ставила неподчиненность адмиралу Колчаку. Анненковы, семеновы, калмыковы марали чистое белое знамя и выступали перед толпой в распохабнейшем виде, дискредитируя власть и национальное движение. «Атаманщина» и распоясавшиеся сукины сыны хоронили то, что делали скитавшиеся по степи корниловские ударники, что творили дроздовцы и алексеевцы, что созидал Колчак, к чему нас звали Духонин и Каледин. Атаманщина залила кровью и опаскудила все наше движение».