Евгений Анисимов - Петр Великий - личность и реформы

Конечно, между ближайшими сподвижниками Петра не могло быть равенства. Ну, о бесспорном лидерстве Меншикова говорить подробно не будем, приведу в качестве примера лишь подписи под письмом царю петровских генералов и сановников: «Из-под Головчина, 2-го дня июля 1708-го году. Александр Меншиков. Раб твой Борис Шереметев. Раб ваш Гаврило Головкин. Раб ваш князь Григорий Долгорукой». Разумеется, прямых свидетельств ранжирования «птенцов» Петра не существует, но о косвенных говорить можно. Взять для примера принятую систему подписей должностных лиц под официальными документами. Если просматривать один за другим десятки сохранившихся сенатских протоколов за несколько лет, можно установить определенную закономерность в порядке подписей под ними, хотя формально все члены коллегиального Сената были равны. Как правило, подписи сенаторов идут в две колонки. Например:

Меншиков Головкин

Апраксин Матвеев

Мусин-Пушкин Долгорукий и т. д.

Причем сохранились протоколы, в которых колонки подписей имеют пропуски, явно оставленные для тех, кто должен был подписываться «на своем месте».

Наблюдается следующая закономерность: Меншиков всегда расписывается сразу же после текста протокола, на «первом месте». Лишь иногда, как в приведенном образце, рядом (на одном уровне с его знаменитым автографом, нацарапанным гигантскими «печатными» буквами, – свидетельство далеко не блестящей грамотности этого почетного академика, члена Лондонского королевского общества) пристраивал свою витиеватую подпись Головкин или Апраксин. Еще более выразительно размещение подписей сановников, когда Меншиков пропускал заседания Сената, что случалось довольно часто. На большинстве таких протоколов за 1723 год автограф Апраксина расположен выше автографа канцлера Головкина, а Толстой, Брюс или кто иной никогда не осмеливались поставить свою подпись выше подписи Апраксина или Головкина. Совершенно очевидно, что, несмотря на формальное равенство членов Сенатской коллегии, значение каждого из них было различным и лидерство одних и подчиненное положение других определялись сочетанием многих причин, коренившихся в отношениях, которые складывались совсем не в зале заседания Сената. Шла, конечно, и борьба за власть и влияние. Подчас она была незаметна и бескровна, но вполне реальна. Сравнивая протоколы с подписями Апраксина и Головкина за 1719—1720 годы и за 1723 год, нельзя не заметить, что в 1719—1720 годах Головкин ставит свое имя выше имени Апраксина, но через два года он этого делать не смеет и подписывается только после Апраксина, что, при очевидной повторяемости, прослеживаемой на большом количестве материала, случайностью быть не может. Подписи Брюса, Толстого и других сенаторов по этой же причине никогда не ставились выше подписей Апраксина или Головкина. Особняком от этих вельмож стоял другой влиятельнейший человек Петровской эпохи – генерал-прокурор Павел Иванович Ягужинский. Когда читаешь материалы о нем, трудно не признать, что Петр умел подбирать себе помощников, определяя их как раз на то место, которое им более всего подходило по характеру и способностям. Ягужинский, так же как многие сподвижники Петра, был выходцем из низов. Пробивший себе дорогу наверх ревностной службой, он обладал многими достоинствами администратора: точностью, активностью, инициативностью, исполнительностью. Вместе с тем он был резок, несдержан на язык. Именно такого человека царь в 1722 году назначил генерал-прокурором, в обязанность которого входило наблюдение за исполнением законов в Сенате и других государственных учреждениях. Официально названный «стряпчим от государя и государства», Ягужинский имел право непосредственного доклада царю.

Много раз проверенный в деле, он пользовался особым доверием Петра и сделал «справедливость своим ремеслом». Сидя в Сенате за отдельным столом, он сурово наблюдал за тем, как трудились сенаторы, исполняя свой долг. Пунктуальный при передаче и исполнении воли царя, самостоятельный и активный в порученных ему делах, он, являясь официально «оком государя», был одновременно бельмом на глазу для многих сановников Петра, мечтавших, как и все бюрократы во все времена, о тихой, несуетной службе без столь характерной для Петра утомительной самоотверженности и экзальтации, о службе, приносящей почет и удовольствие, а если возможно, то и скромные, помимо жалованья, доходы. Неподкупный генерал-прокурор с его нарочитой прямотой и тонко рассчитанной смелостью был человеком крайне неудобным для вельмож, особенно для Меншикова, с которым Ягужинский постоянно конфликтовал. Словом, накануне смерти Петра громогласного борца за казенную справедливость сбрасывать со счета никак было нельзя, тем более что он был зятем канцлера Головкина. Воспользовавшись услугами упомянутого Бассевича, Меншиков и другие склонили Ягужинского на свою сторону.