Эрнест Лависс - Том 1. Время Наполеона. Часть первая. 1800-1815

К числу частных достоинств труда Лависса и Рамбо современный читатель, конечно, причислит очень обстоятельные, содержащие обильный фактический материал и очень хорошо изложенные главы, относящиеся к двум странам, от которых тоже другие коллективные общие труды отделываются наскоро несколькими страницами, если не строчками: мы имеем в виду Австрию и Испанию. Историю Австрии написал Луи Эйзенман, известный знаток истории «Центральной Европы», а история германской и австрийской революции 1848 года принадлежит перу учителя Луи Эйзенмана, первоклассного знатока- истории австрийских земель, Эрнеста Дени,

Сложная, очень запутанная и вместе с тем полная такого захватывающего интереса для современного читателя история Испании и всех испанских долголетних восстаний и революций, начиная с восстания против Наполеона, изложена так ясно, отчетливо и занимательно, что эти страницы бесспорно принадлежат к лучшим в коллективном труде Лависса и Рамбо, Очень удалась авторам история таких стран, как Бельгия, Голландия, Швеция, о которых либо ровно ничего, либо очень мало говорится даже в самых больших трудах по истории XIX века. В борьбе за новый передел мира, в начавшемся новом туре империалистических войн, организованных фашистскими странами при попустительстве Англии, вопрос о таких государствах, как Чехословакия, Бельгия, Голландия, Дания и т. д., в международных отношениях ближайших лет будет играть немалую роль. Советский читатель, интересующийся историей этих стран, найдет у Лависса и Рамбо ряд ценных фактических сведений. Как уже сказано, авторы стараются избежать упрека именно в национальных пристрастиях, и следует признать, что в подавляющем большинстве случаев, хотя и не везде, им это удается. Читатель не найдет здесь и признака того шовинистического угара, который так портит иной раз даже и ценные по своим материалам работы французских буржуазных историков. Достаточно взглянуть, например, на первые два тома, посвященные Наполеону и его времени. На 18 брюмера автор смотрит как на насилие их беззаконие, и притом «не оправдывавшееся никакой серьезной опасностью, ни внутренней, ни внешней». Это полное отсутствие восторженных славословий по адресу Наполеона — бесспорное достоинство страниц, посвященных 18 брюмера, хотя, как читатель увидит в своем месте, редакция расходится с французским автором в общей оценке исторического значения брюмерского переворота.

Мы не находим тут и упорного стремления, свойственного даже таким выдающимся историкам, как Сорель, Вандаль и. вся их школа, доказать вопреки рассудку и очевидности, что Наполеон вовсе не был агрессором, а его «вынуждали» европейские державы воевать без конца. Труд Лависса и Рамбо решительно отвергает эту точку зрения. «Возможность новой войны радовала Бонапарта. Война была для него личной потребностью, и он считал себя призванным воевать почти беспрерывно».

Мы находим тут и очень четкое противопоставление войск, революционных — наполеоновской армии, противопоставление, являющееся прямой иллюстрацией к известной мысли.

Ленина о превращении революционных войн в захватнические войны Наполеона. «Во время нашествия 1792 и 1793 годов, — читаем мы у Лависса и Рамбо, — армия, политически еще ничем не запятнанная, являлась в глазах народа как бы славным и непорочным символом Франции. В период Империи она принадлежит одному человеку, она ревностно исполняет все его предначертания и помимо согласия народа способствует поддержанию долгой смуты в Европе. Наполеон живет лишь войной и для войны».

Восстание Испании против Наполеона описывается с явным сочувствием к народу, восставшему против насильника, и с возмущением против грабительской агрессии Наполеона.

Развод Наполеона с Жозефиной характеризуется так: «Чтобы прикрыть все эти беззакония, Наполеон заставил Сенат санкционировать его развод особым указом, а так как Сенат не располагал ни судебной, ни законодательной властью, то и самое его вмешательство в это дело было беззаконием».

Еще легче, конечно, авторам, участвовавшим в составлении этих восьми томов, сохранить беспристрастие, когда они говорят о событиях и лицах, меньше затрагивающих «патриотическую» струну во французах, чем наполеоновская эпопея. Так, провокационное поведение французского правительства в 1870 году отмечено точно, и тон герцога Граммона, французского министра иностранных дел, в его речи 6 июля 1870 года назван «нелепо вызывающим». Очень беспристрастно описана геройская оборона русских в Севастополе в 1854–1855 годах.