Эрнест Лависс - Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая

И прежде всего это произошло в Нидерландах, где католики-бельгийцы, очень привязанные к своей церкви и к своим традиционным местным вольностям, были подчинены правительству голландских протестантов, от которых их отделяло различие нравов и интересов. Венский конгресс деспотически объединил такие элементы, связь между которыми всегда основывалась лишь на принуждении и которые были разделены уже в течение двух столетий.

В Польше благородная и мужественная нация, не способная, может быть, к самоуправлению, но неспособная также забыть, что за тридцать лет до того она была независимой, оказалась раздробленной, подчиненной иностранным государям, насильно связанной с народами, которые отличались от нее религией, происхождением и интересами. Таким образом, эта нация была принесена в жертву путем возмутительного нарушения публичного права при старом режиме и путем печального нарушения публичного права при новом порядке вещей.

То же самое в Италии, где нация, фактически объединенная под французским владычеством и получившая от французов военную организацию, была низведена до уровня простого географического термина [15] Слова Меттерниха: «Италия — это только географический термин». — Прим. ред. .

Венские трактаты оказались несостоятельными и в Германии, где народы, поднявшие оружие для борьбы за независимость отечества, были осуждены на бесплодные мечтания о величии этого отечества в прошлом и принуждены устраивать свою судьбу, сообразуясь только с тем, что было выгодно их соседям. Таким образом, в Европе создался целый ряд очагов революции, которые, вспыхивая один за другим, должны были сначала потрясти здание, а затем окончательно его разрушить.

Наконец, победоносная Европа недостаточно считалась с французской нацией. Она рассчитывала, отняв у Франции ее завоевания, заставить ее позабыть о былой славе. Францию хотели обуздать и унизить, но только оскорбили. Даже с точки зрения системы равновесия точный подсчет сил не позволял отбросить Францию в границы 1792 года. Ведь Австрия и Пруссия получили обратно, и даже с избытком, те владения, которые они завоевали с этого времени. Всем было прекрасно известно, что с 1792 года в умах французов идея республики и национальной независимости отождествлялась с границами древней Галлии, с «естественными границами». Монархическая Европа никогда не соглашалась признать это стремление, а между тем именно оно и лежало в основе двадцатитрехлетней войны [16] Автор повторяет здесь свою ложную про наполеоновскую теорию о том, будто Наполеон воевал только для укрепления и зашиты «естественных границ» Франции (Рейна и Альп). — Прим. ред. . Но было ли разумно и в этом пункте считать незначительной и несуществующей такую глубоко национальную и сильную идею? Не требовала ли благоразумная политика принятия некоторых мер, для того чтобы, сохраняя интересы и идеи французов, облегчить им переход к новому порядку вещей? При таких условиях французы мало-помалу признали бы преимущества этого порядка вещей: цельность и сплоченность Франции среди раздробленных наций и ела-, бых и разбросанных государств, как Голландия, Германия и Италия.

Вместо этого Францию отбросили назад, заставляли отождествлять, как в 1795 году, свободу и естественные границы, связать внутреннюю борьбу против оккупированной хартии с требованиями внешней политики, направленными против «ненавистных» трактатов 1815 года, и сделать расторжение этих трактатов вопросом французского патриотизма. Вопреки разумно понимаемым интересам Франции французскую нацию превратили в естественного союзника всех народов, возмущавшихся против этих трактатов. А французские правительства, готовые искать популярность в славе, силой необходимости привлекались к союзу с теми европейскими правительствами, которые из честолюбия стремились к расторжению Венского трактата или в своих династических интересах эксплуатировали национальные стремления народов.

Таким образом, в 1830 году революция совершилась столько же ради защиты хартии, сколько и ради приобретения рейнской границы. Бельгия, воодушевляемая примером Франции, восстала и отделилась от Голландии. Польша возмутилась, и возглас «Да здравствует Польша!» был на парижских улицах в 1830–1832 и 1848 годах как бы возгласом французской революции. В 1859–1860 годах император Наполеон III соединился с Пьемонтом и создал объединение Италии, а в 1866 году предоставил Пруссии свободу действий в химерической надежде, что Франция получит благодаря этому часть левого берега Рейна. «Подобно большинству французского народа, — говорил он в мае 1866 года, — я ненавижу трактаты 1815 года, которые в настоящее время некоторые хотели бы сделать единственною основою нашей внешней политики» [17] Речь, произнесенная в Оксере в ответ на речь Тьера от 3 мая 1866 года. Во французском тексте здесь ошибка или опечатка: сказано «intrieure», а нужно читать: «exterieure». Наполеон III говорил о внешней, а вовсе не о внутренней политике. — Прим. ред. .