Эрнест Лависс - Том 4. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть вторая

Печать и национальный вопрос.В этот период демократические стремления усилились среди адвокатов, профессоров, писателей, художников, вообще среди лиц так называемых свободных профессий. Быстро расцвела и печать как либеральная, так и противоположного направления. PestiHirlap Кошута обращается к «среднему классу, стоящему еще не так высоко, чтобы иметь интересы, противоположные интересам массы». Он хочет устранить всякое правовое различие между nemzet — благородными, т. е. многочисленным мелким дворянством, которое до сих пор одно представляло собою в политическом смысле Венгрию, и пер — простонародьем. Он говорит аристократии: «С вами через вас, если вы желаете; в противном случае без вас и против вас». В противовес этому радикальному органу Аврелий Десевфя основал консервативную газету Vihg (Мир), а среднее положение между обоими занял либеральный Kelel пере (Восточный народ) Сеченьи, относившийся недоверчиво к демократическому брожению.

Он скептически смотрел и на другое серьезное знамение времени, — на национальный и филологический антагонизм между венгерскими славянами и мадьярами и на деспотические замашки своих соотечественников, особенно крайних либералов, по отношению к сербам, словакам и хорватам. Сеченьи, соглашаясь в этом пункте с Весселени, желал распространять, а не навязывать венгерский язык. Так уже в эту эпоху намечается контраст, чреватый пагубными последствиями: мадьярская демократия, глубоко пропитанная шовинизмом, стала впоследствии угнетать славян и румын, подгоняя их под свой уровень, тогда как умеренные консерваторы тщетно пытались привлечь их к себе, а австрийский абсолютизм успешно восстанавливал их против венгерской нации. Здесь налицо в зародыше уже все противоречия будущей революции.

Сейм 1843 года.Уже в этом сейме дает себя знать национальная ненависть, этот бич позднейших венгерских парламентов. Сильное раздражение вызвали в нем хорватские депутаты, упорно отказывавшиеся говорить иначе, как по-латыни, и добившиеся своего, несмотря на негодующие речи Кошута против долготерпения большинства. Правда, по настоянию радикалов-патриотов сейм вотирует ясно формулированные законы об исключительном употреблении венгерского языка; надо заметить, впрочем, что он подозревал правительство в потворстве панславизму.

Но сейм предъявлял правительству и более серьезные обвинения. Правительство сделало ошибку, помешав избранию твердого, но миролюбивого Деака. На очереди стоял коренной вопрос: будут ли дворяне подвергнуты обложению? Двор был солидарен с консерваторами, которые отвечали: пет. «Изъятие от податей, — писал Кошут, — есть гражданская неправоспособность. В самом деле, кто не платит подати в Англии или Франции? Поденщик, нищий, бездомный. А у нас — кто не платит податей? Мы все это знаем, и это заставляет нас краснеть от стыда». Тщетно Сеченьи, стоявший в этом вопросе за равенство, попытался увлечь большинство палаты знаменитой речью: «Если мы хотим быть великими и сильными, мы должны все стать на одну доску». Его наградили рукоплесканиями, но вотировали наперекор ему. Тогда многие дворяне добровольно попросили записать их в податные списки; один из них, Безереди, получил от своих крестьян прекрасное письмо: «Облегчая ваших крестьян-плательщиков, вы не спустились до них, а подняли их до себя». Впрочем и теперь удалось, вопреки предрассудкам верхней палаты, провести несколько справедливых законов: отныне смешанные браки не были поводом к проявлению религиозной тирании; доступ к общественным должностям и право приобретать поземельную собственность были предоставлены всем гражданам. Но тупое упрямство правительства тормозило всякий успех в области торговли и промышленности. Сейм перед самым закрытием выразил недоверие правительству.

Попытка установления абсолютизма (1844–1847).Двор поднял перчатку и перенес борьбу на ее настоящую почву: в те 50 маленьких очагов местной свободы, какими являлись комитаты. Сюда были присланы в сопровождении солдат королевские чиновники, принявшие власть в свои руки, что сопровождалось убийством нескольких членов одного из комитатских собраний — Бигарского. «До сих пор, — писал Кошут в статье, получившей громадное распространение, — правитель графства («высший граф») был местным сановником. Заменявший его администратор был назначенным чиновником, получавшим жалованье от комитата. Теперь из него хотят сделать нечто вроде французского префекта с тем существенным отличием, что его назначает не ответственный министр, а незримая и неосязаемая канцелярия, от которой он получает секретные инструкции, которой представляет секретные донесения и которая может его по произволу сместить. Такой правитель разительно похож на окружного начальника (Kreishauptmann) в Чехии. При нем наша политическая жизнь сведется к нулю». Недовольство, вызванное этими мероприятиями, придало почти революционный характер общим выборам 1847 года.