Эрнест Лависс - Том 4. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть вторая

Национальное самосознание начало пробуждаться с 1815года. Влияние Гердера, пример Германии, прохождение русских армий и умственное брожение, вызванное французской революцией, вновь породили в чешском народе стремление к независимости. Поколение Пельцля и Добровского, не верившее в возможность славянского возрождения, сменилось другим поколением, не столь безропотным, исполненным пламенного патриотизма. Некоторые эпигоны ставят теперь в укор этим пионерам, что они были поглощены одной идеей, а немцы, так искусно умеющие перековывать исторический материал в боевое оружие, с горечью подчеркивают частичные ошибки, в которые этих чешских патриотов завлекала подчас горячность их убеждений. Но эти пристрастные и неосновательные оговорки не умаляют неувядающей славы доблестной кучки людей, сумевшие воскресить Чехию и вырвать у немцев страну, которую они считали окончательно себе подвластной.

Нельзя придавать большого значения тому, что современная критика отрицает подлинность знаменитых эпопей, изданных Ганкой в 1817 году, — Любушина суда и Краледворской рукописи. Эти поэмы только потому вызвали такое страстное волнение в кругу славянских ученых, что воображение чехов было крайне возбуждено; не будь их, ту же роль сыграло бы всякое другое событие. Чешская земля уже два века лежала под паром; но в этой опустошенной почве медленно проросло плодородное семя, и жатва взошла обильная и радостная. В 1824 году поэт Коллар издал свою Дочь славы, где с задушевным красноречием проповедовал тот литературный панславизм, который должен был ободрять славян в их неравной борвбе с Германией, рисуя им на горизонте грозные резервы, на которые они могли опереться. Ганка, Челаков-ский, Эрбен, Воцель и другие поэты воспевали славное прошлое, собирали народные песни, связывали вновь порванную нить традиции и одушевляли юношество страстной любовью к родине. Ряд замечательных ученых напомнил миру о забытых заслугах чехов. Палацкий (1788–1876) начал свою превосходную историю, которую ему суждено было довести до 1526 года и которую затем продолжали Томек, Эрбен, Иосиф и Герменгельд Иречекиидр. Шафарик (1795–1861) кладет основание славистике своими Славянскими древностями; Юягман (1773–1847) издает свой знаменитый Словарь. Мало-помалу эти апостолы, одушевленные несбыточной, казалось, надеждой, заразили своей верой и равнодушных: в 1818 году граф Каспар Штернберг основал Чешский музей, который быстро начал обогащаться книгами, рукописями и документами. Чешская матица, основанная в 1831 году для содействия изданию чешских книг, имела первыми своими президентами Юнгмана, Палацкого и естествоиспытателя Пресля. В 1827 году вышел первый номер Журнала Чешского музея, который долгое время был главным чешским научным органом.

Национальная идея, замкнутая сначала в университетских кружках, медленно захватывала один класс общества за другим. В деревнях национальная идея находила опору в консерватизме крестьян, защищавшем последних от иностранного влияния, а также и в духовенстве. В городах мелкая буржуазия освободилась от суеверного почтения к Германии, и, кроме того, движение захватило несколько более богатых фамилий; здесь устраивались балы, кружки для чтения, спектакли. Основание Консерватории (1810) и Органной школы является ваншой датой в истории чешской музыки, и в эту эпоху Сметана, ближайший, быть может, преемник Моцарта, написал свои первые композиции (1848). Замечательный журналист Гавличек (1821–1856) основал Пражскую газету и Чешскую пчелу и указывал своим соотечественникам, как на образец, на Ирландию и О'Коннеля.

Национальное славянское движение разлилось почти по всей империи. Моравия, со своей малочисленной буржуазией и невежественным сельским населением, да к тому же находясь слишком близко к Вене, осталась довольно безучастной, но Загреб (Аграм) в Хорватии сделался центром агитации, распространявшейся с одной стороны на Далмацию, Истрию и Побережье, с другой — на Каринтию и Крайну. Здешние славяне, подобно пражским, были убеждены, что для успешного противодействия внутренним врагам им необходимо поднять знамя панславизма и возвыситься над соперничеством отдельных славянских областей. Глава новой школы, Людовик Гай (1809–1872), избрав сербский язык в качестве литературного, стал подготовлять примирение различных южнославянских ветвей и в то же время связал новое литературное движение с дубровницкой (рагузской) школой, принесшей в конце средних веков столь богатые плоды. Гай обладал живым воображением, и его газета (Хорватская газета,) проводила иногда довольно химерическую политику. Теперь забыто даже название, которое он присвоил своей партии, — «иллиризм»; тем не менее данный им толчок продолжал оказывать свое действие, и с 1840 года иллирийцы, или, как мы теперь говорим, южные славяне, составляли организованную партию, вполне способную сдерживать поползновения мадьяр и своей деятельностью привлекавшую к себе внимание русского правительства [36] Иллиризм вовсе не забыт в исторической науке, как почему-то вообразил французский автор. О нем существует большая литература, и без понимания этого движения нельзя понять политических движений в южнославянских землях в средине XIX века. — Прим. ред. . Так мало-помалу подготовлялся разрыв между Австрией и Германией. Между тем как австрийские дипломаты из равнодушия, инертности или страха дали зачахнуть своему влиянию в Германском союзе, подданные империи постепенно ослабляли искусственные узы, так долго связывавшие их с Германией. Будучи вполне преданы короне, они, однако, не желали более жертвовать своими выгодами и своей независимостью неосуществимым династическим замыслам. Стечение обстоятельств или энергия того или другого вождя могли еще замедлить, но уже ничто не могло предотвратить раскола, которого равно желали народы Германии и народы Австрии.