Юрий Федосеев: Великая Смута

Но зло есть зло, а жестокость есть жестокость. В отличие от зла, жестокость с большим успехом может рассчитывать на объяснение и понимание. В критической ситуации именно жестокость может оказаться единственно правильным средством исправления положения. Хотя нельзя сказать, что все эти убийства и опалы носили крайний характер и ситуацию невозможно было исправить другими способами. Многомудрый митрополит Макарий, понимая это, по мере возможности смягчал их последствия. Тем не менее мы должны признать, что жестокость принесла свои плоды: бояре поняли, что их самовластию приходит конец.

Все течет, все изменяется. На внутриполитической арене появляются новые «игроки» и реанимируются старые. Вновь звучит голос Максима Грека, находящегося в заключении. Его усилия, направленные на объединение всех православных церквей, его критика церковных и светских вельмож, подвергающих бедных людей жестокой эксплуатации, его призывы к установлению справедливости на земле находят живой отклик как у церковнослужителей, так и у мирян. Вновь возникает вопрос о соотношении церкви и государства, священства и царства. Если Максим Грек, священник Ермолай, монах Артемий отдавали приоритет священству, то бывший подданный польского короля Иван Пересветов был горячим идеологом самодержавия и сильного центрального правительства. Дворянин же Матвей Башкин, будучи одним из первых оппозиционных правительству публицистов, не только критиковал крепостнические порядки, но и ставил под сомнение ранее неприкосновенные догматы Священного Писания.

Обновлялось общество, а вместе с ним и ближайшее окружение великого князя. Не последнюю роль в этом играл митрополит. Первосвятителем Макарий стал, как мы помним, в 1542 году по настоянию новгородских участников очередного заговора Шуйских, однако, вопреки их ожиданиям, он не превратился в их клеврета и союзника по ослаблению уже сложившегося централизованного государства. В отроческие годы великого князя и в первые годы своего первосвятительства Макарий открыто не вмешивался в политику, если не считать ходатайств за осужденных. Он, если можно так сказать, готовил почву, пытался создать среду и условия для будущего справедливого правления подрастающего Ивана Васильевича. Благодаря митрополиту, будущий царь приобщился к изучению истории, Священного Писания и церковно-служебных книг. В числе наперсников «державного сумасброда» по настоянию Макария появились люди незнатные, но искренне желающие благополучия своему отечеству и своему народу. Их роль поначалу была незаметной, положение — опасным, но в конечном итоге тактика, избранная митрополитом, оправдала себя. К своему совершеннолетию великий князь был уже вполне готов к тому, чтобы принять на себя царский титул, что, с одной стороны, окончательно выделит его из массы княжеских родов, поднимет над ними, а с другой — поможет осознать ответственность как христианского правителя Третьего Рима.

В декабре 1546 года шестнадцатилетний Иван призвал к себе митрополита с боярами и объявил, что имеет намерение жениться, но не на иностранной принцессе. Он попросил провести в своем государстве смотр-конкурс невест не только среди девиц княжеских и боярских родов, но и среди дочерей детей боярских. Однако прежде чем сочетаться браком, князь хотел принять на себя царское достоинство и венчаться на царство. Желание это, по мнению Н. И. Костомарова, было мотивировано двумя причинами: во-первых, Иван IV, как внук Софьи Палеолог, мог считать себя наследником византийских императоров (цезарей); а во-вторых, на территории Руси он был своеобразным преемником власти ханов (царей) Золотой Орды. Для пущей убедительности предполагаемого действа была использована сказка-легенда, сочиненная в Литве, о происхождении Рюрика от потомков брата римского императора Августа по имени Прус, когда-то переселившегося в Прибалтику.

Обряд венчания на царство состоялся 16 января 1547 года. В торжественной обстановке при стечении большого количества людей митрополит Макарий в Успенском соборе Кремля возложил на молодого царя шапку, бармы и цепь Владимира Мономаха. Этому предшествовал церковный молебен со специально написанной молитвой, в которой первосвятитель просил Бога укрепить Ивана «на троне справедливости… дать ему победу над варварами… сделать его мудрым хранителем церкви… дать справедливость народу, заботиться о бедных».

А к тому времени была готова и невеста. Выбор «конкурсной комиссии» и самого царя пал на девушку одного из самых знатных и древних московских боярских родов, основатель которого, Андрей Иванович Кобыла, когда-то пришел из Пруссии. Дочь умершего окольничего Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина — Анастасия стала первой русской царицей. Кого-то это обнадежило, а кого-то и расстроило. «Государь обидел нас своим браком, — заявляли представители княжеских семей, — взял боярскую дочь, свою рабыню, как невесту. И мы должны служить ей, как будто бы она — наша сестра». И не эта ли недоброжелательность через тринадцать лет станет причиной преждевременной смерти Анастасии?