Пьер Бриан - Дарий в тени Александра

Кроме того, повторяя интерпретацию, предлагавшуюся уже некоторыми толкователями, К. Ниландер считает, что во всей сцене доминирует не Александр, а Дарий, занимающий главную позицию на своей колеснице. Дарий показан здесь не как трус, но как царь, озабоченный жертвой благородного воина, бросившегося перед колесницей: именно на него, а не на Александра, смотрит Великий царь, и в его взгляде совсем нет страха. Художник хотел таким образом показать самоотверженность персов по отношению к своему царю: вместо того чтобы оставить его в минуту опасности, они готовы отдать свою жизнь ради его спасения. Таким образом, полагает Ниландер, нет ничего невозможного в том, что заказчиком художника был знатный человек, который после смерти завоевателя остался убежденным сторонником политики ирано-македонского сближения, проповедуемой Александром. За это говорит также большая точность деталей одежды и драгоценностей, надетых на Великого царя и окружающих его персов, а также предметов вооружения всадников и сбруи лошадей. Все это говорит о ясно выраженном желании реабилитировать память Дария.

Направление, заданное Ниландером (в том числе его идентификация изображенного на мозаике сражения как битвы при Гавгамелах) нашло благоприятный отзыв у некоторых комментаторов. Е. Бадьян считает, что этому произведению следовало бы дать название "мозаики Дария". Он также считает, что поза лошади Александра создает впечатление, что тот отказывается двигаться вперед. По его мнению, точность картины предполагает, что художник "должен был работать по крайней мере на основании реалистического описания Дария, изображение которого кажется столь же реалистичным, как и изображение Александра и что, таким образом, "Дарий был единственным из ахеменидских царей, черты которого нам доподлинно известны".

Тем не менее, если принять в расчет все интерпретации и комментарии, меньшее, что можно сказать - это то, что разногласия между интерпретациями остаются глубокими, основанными на ряде повторяющихся аргументов, из которых многие весьма непрочны. Можно взять один совсем недавний пример. Другой комментатор, Пфроммер, напротив, считает, что точность персидских деталей часто застает врасплох, или, точнее, что ее надо оценивать на основании знаний о Персии, весьма распространенных в ту эллинистическую эпоху. По этой и некоторым другим причинам автор заключает, что картина могла быть выполнена несколько десятилетий спустя после смерти Александра, в том числе в египетском политическом контексте. В то время как Ниландер считал, что заказ исходил скорее всего из круга приближенных первого Селевка, Пфроммер предлагал считать, что, изобразив Александра, торжествующего над бегущим Дарием, художник намеревался воспеть превосходство царей из дома Лагидов над "азиатскими" - в данном случае селевкидскими, - царями, с которыми они столкнулись в ходе Сирийской войны. В этом довольно своеобразном контексте Дарий характеризуется как подлый человек, готовый воспользоваться жертвой своих приближенных, чтобы броситься в бегство. Вполне четкая идентификация изображенного сражения как битвы при Иссе дополняет данную интерпретацию, которая, в свою очередь, служит основанием для нескольких вопросов.

Многие аргументы и тех и иных оппонентов можно вывернуть наизнанку. Вопреки тому, что считают С. Ниландер и его сторонники, достаточно неочевиден тот факт, что заказчик картины хотел создать абсолютно положительный портрет Дария. Задача определения современным историком вдохновителя и заказчика кажется чересчур сложной и щекотливой. Возможно, художник не хотел взваливать на плечи одного Дария всю тяжесть поражения, и он решил показать, что именно возница принял решение повернуть колесницу? Такая интерпретация возможна, но она не кажется абсолютно очевидной. Можно ли утверждать с уверенностью, как некогда говорил Гёте, чтобы взгляд Дария был направлен исключительно на благородного воина, пораженного копьем Александра, и выражает ли он исключительно чувство сострадания? Не смотрит ли Великий царь скорее на своего прямого противника - Александра, и не полон ли он страха перед бурной и победоносной атакой того, кто, владея копьем и энергично направляя коня, собирается вскоре встать перед Дарием, который, стоя на колеснице, разоружен и, не чувствуя в себе способности сопротивляться, предпочитает избежать прямого столкновения с молодым македонским царем? Действительно ли можно прочитать во взгляде Дария обуревающие его чувства? Расхождение в видении у различных художников совершенно очевидно влияет на субъективный характер таких толкований (см. рис. 31-32).