Пьер Бриан - Дарий в тени Александра

В. произведениях авторов Вульгаты нет никакой надгробной речи по последнему из Ахеменидов - ни благожелательной, ни негативной. Тем не менее общий тон произведений несколько отличается от того, что мы видим у Арриана, особенно в суждениях о Дарий.

Давайте возьмем Квинта Курция. Ясно, что он оценивает все несколько иначе, чем Арриан: вместо того чтобы постоянно следовать за Александром, не отступая ни на шаг, ему нравится создавать у читателя впечатление, что он уводит его в центр лагеря Дария, где он заставляет говорить и действовать Великого царя и его приближенных. Вот почему мы видим описание, например, военного совета весной 333 года [1] Ш.2.14–19. , описание похода Дария при оставлении Вавилона [2] III.3.8–25. или сцену пыток евнуха Тириота по приказу Великого царя [3] V. 1.3–9. . Моменты такого рода наиболее многочисленны в книге V, так как Квинт Курций решил последить события вплоть до смерти Дария, не прерывая их рассказом о европейских делах: читатель, таким образом, "присутствует" на военном совете, состоявшемся в Арбелах после поражения при Гавгамелах [4] VI.3–9. , на собраниях, где текут нескончаемые речи, затем попадает в гущу заговора, сплетенного Бессом и его офицерами против Дария [5] V.8–11 , и, наконец, читает сцену его смерти, к несчастью, неполную из-за утраты части манускрипта [6] V. 13.13–15. .

Но может ли нынешний читатель позволить себе обманываться приемами, которые позволяют автору прежде всего представить свои размышления на тему морали - в конечном счете, очень банальные, - относительно сути власти и превратности человеческой жизни? Анализируя такие рассказы, надо всегда иметь в виду технику апофтегм, такую, какая была показана Плутархом, которой в значительной степени пронизаны все труды, посвященные Александру: "Часто маленький факт, слово, шутка, показывают характер лучше, чем бои, в которых погибают тысячи людей" [7] Плутарх. Александр 1.2–3; . Именно с такой оговоркой следует читать анекдот Арриана о персидских принцессах, приведенных к Александру и Гефестиону:

"Лично я сообщил эти факты, не считая их ни абсолютно истинными, ни полностью неправдоподобными. Что бы там ни было, если дело было именно так, я хвалю Александра за его сострадание к этим женщинам и одновременные знаки доверия и почета по отношению к его другу; если историкам кажется, что он мог действовать и говорить таким образом, я поздравляю его с этим" (11.12.8).

Иначе говоря, сточки зрения Арриана, это "если не правда, то хорошая находка!", и важно только то, что он может добавить таким образом еще один штрих к духовному портрету Александра.

По чисто литературным причинам было бы, разумеется, очень удобно заставить говорить самого Великого царя, узнавшего о смерти своей жены со слов евнуха, бежавшего из лагеря Александра, или после сражения собирающего своих советников необращающегося к ним с нескончаемой речью, "воспроизведенной" автором в прямой или косвенной речи. Было бы весьма соблазнительно заставить говорить греческого солдата, находившегося в непосредственном окружении Дария - Патрона, командира греческих наемников, в уста которого Квинт Курций вкладывает множество реплик, обращенных к своему господину. Но в данном случае обсуждаемый солдат является лишь рупором Квинта Курция, скорее всего, просто созданием пера автора, и его присутствие никак не гарантирует подлинность рассказа. Точно так же в случае разговоров (предполагаемых) между Дарием и Патроном Квинт Курций, озабоченный обоснованием сцены разговора, который должен был остаться абсолютно секретным и конфиденциальным, без свидетелей, утверждает, что царь "говорил по-гречески" [8] V. 11.4: haud rudis Graecae linguae erat. . Зато изображая Дария на пороге смерти, дающего поручение простому солдату передать послание Александру, Юстиниан дает понять, что царь неспособен говорить на другом языке, кроме своего собственного. [9] Юстиниан XI. 15.6: «Дарий узнает по языку (голову) одного из своих подчиненных (civis)... У него было по крайней мере то утешение, что он мог заговорить с человеком, который его понял бы». Использованные выражения весьма двусмысленные; читатель не знает, на каком языке царь и солдат собираются разговаривать. Но по крайней мере ясно, что речь не идет о греческом языке. И было бы глупо уточнять степень достоверности обоих текстов с целью определить реальность лингвистических способностей Дария: ни Квинт Курций, ни Юстиниан об этом не заботились, и, скорее всего, у них нет никакой информации по этому поводу; им важна только связность рассказа и эффективность их литературной хитрости.