Пьер Бриан: Дарий в тени Александра

К тому же эти авторы намереваются главным образом представлять единственного героя этой истории - Александра, вставляя Дарию черты и речи столь стереотипные, что нынешние историки мало что могут извлечь из них для того, чтобы вернуть исторической личности его подлинные черты. Если мы возьмем в качестве примера многочисленные рассказы, которые - не только в древних источниках, но и в средневековой или даже современной драматургии и историографии, - касаются смерти Дария, становится ясно, что внутри повествований могут варьироваться детали, но основная функция этих произведений - превозносить "рыцарское" отношение Александра к своему врагу, украшенному всеми теми достоинствами, которые обычно связываются с образом "достойно проигравшего". Точно также многочисленные появления матери, жены и дочерей Дария менее всего призваны рассказать о чувствах, обуревающих Великого царя, но нужны для того, чтобы продемонстрировать сыновнюю привязанность и "восхищающую сдержанность" Александра. Каждому персонажу приписываются строго определенные сюжетом роли. Невероятный успех подобных сцен и рассказов в исполнении художников - поборников древних обычаев и певцов героического величия молодого македонского царя - обусловлен еще и тем, что чаще всего они уподобляли Александру своего покровителя, использовавшего их и дававшего им заказ.

Среди пьес, взятых из античного театра, действо "Царь персов припадает к ногам Александра" являлось одним из наиболее часто представлявшихся, и всем понятно, что в нем главным образом иллюстрировалось благородное величие Александра, а не почиталась память Великого царя, молчаливо осужденного за то, что своим поражением он допустил, чтобы женщины, столь благородные по происхождению и великие душой, попали в лапы врага. И если взять сцену, где Александр бросает свою мантию на тело Дария, убитого своими приспешниками, снова именно македонский царь недвусмысленно выведен в качестве положительного героя. В любом случае Дарию отведена роль не творца собственной истории, а лишь пешки в руках Александра.

Видя такое положение, романист или писатель-фантаст может встать на путь, проложенный Эндрю М. Рамси, который в 1727 году, будучи вдохновленным "Киропедией", опубликовал любопытное произведение, оказавшееся настоящим бестселлером:

"Ксенофонт ничего не говорит в своей "Киропедии" ни о чем, что происходило с Киром начиная с шестнадцати и кончая возрастом сорока лет. Я воспользовался молчанием древних авторов относительно молодости этого принца, заставив его путешествовать, и рассказ о его путешествиях позволяет мне описать религию, обычаи и политику всех тех стран, по которым он проезжал, особенно в тех странах, где в то время происходили основные преобразования - Египта, Греции, Тира и Вавилона". [7] См.: Ch. Grell-Ch. Michel. Школа принцев или обездоленный Александр, 1988, стр. 108–116 (Ле. Брюн, Александр и Людовик XIV) и 220–223.

Воспользовавшись привилегиями inventio и imitatio, он позволил себе переплетать ссылки на древние тексты и элементы фантастики:

"Я почти ничего не приписывал древним в плане религии, лишь допустимые, вполне формальные пассажи [...]. Насколько возможно, я минимально отступал от точной хронологии событий [...]. Единственная свобода, которую я позволил себе, состоит в том, что я ввел в исторические эпизоды некоторые частные ситуации и характеры, чтобы сделать свое повествование более поучительным и интересным" [8] «Путешествие Кйра с рассуждениями о мифологии», критическое издание G. Lamoine (Lage des Lumieres, 17), Paris, Champion, 2002, стр. 23 (я осовременив орфографию); о книге, авторе и его окружении см. также J. Tatum, Imperial Fiction, 1989, стр. 27–29 .

Заметно, что автор также старается придерживаться общего уровня познаний своего времени. Чтобы еще раз подчеркнуть свою приверженность реальным историческим данным, он воспроизводит в приложении письмо Николя Фрере, которое, как он говорит, подтверждает его хронологию жизни Кира с точки зрения исторических знаний того времени, принятых среди специалистов [9] О Фрере и его хронологических и исторических исследованиях, см.: Ch. Grell. История между ученостью и философией, 1993, стр. 84–93. .

Такого же подхода придерживаются авторы исторических романов - именно так действует Гор Видал, который в романе "Создание" уводит читателя из Пасаргад в Афины и Индию, двигаясь вместе со своим героем-рассказчиком, Киром Спитамой, внуком Зороастра, другом детства и послом Ксеркса. То же делает Мари Рено, которая на страницах книги "Персидское дитя" выводит Дария III, а затем и Александра, увиденных глазами молодого евнуха Багоаса, фаворита Великого царя, а затем и его македонского победителя. И совершенно неважно, в сущности, что первый из них (Кир Спитама) был творением современного романиста, а второй (Багоас) упоминался у Квинта Курция в его цикле рассказов и пьес - они оба ожили на книжных страницах.