Пьер Бриан - Дарий в тени Александра

"Увидев Дария, с зияющими ранами, он не принес жертву, он не приказал запеть военный марш, чтобы отметить конец долгой войны: он взял свою хламиду и набросил ее на тело, как будто для того, чтобы спрятать это ужасное зрелище превратности царской судьбы" [24] De Fortuna Alexandri II. 11 (332F); см.: Александр 43.5. .

О царском жесте рассказывается также в "Романе", но там он совершается еще до смерти Дария. В любом случае, легко понять популярность этого сюжета у художников, которые любят иллюстрировать печальную судьбу Дария, преданного и убитого своими приближенными, и, еще более - нравственное благородство и набожность македонского царя (рис. 48).

Если даже "Роман" выводит на первый план сострадание Александра, эта сцена тем не менее не принимает особенно частного характера, просто потому, что рассказ построен на сценарии, приведенном Диодором: "Александр находит Дария еще дышащим и сочувствует его несчастьям; Великий царь убеждает его отомстить за свою смерть. Тот обещает это сделать и бросается в погоню за Бессом".

После своего поражения персидский царь спешно пересек реку Странга (в тот момент замерзшую) и укрылся в своем дворце, где жалуется, что является причиной всех несчастий Персии, и громко размышляет над капризами фортуны. Затем, когда Александр собственной персоной появился в Персии, Дарий направился в Мидию. Именно там, в одном из его дворцов, он был убит "его сатрапами, Бессом и Ариобазаном", и был оставлен ими в агонии. И тут появляется Александр:

"Вознеся к небесам скорбный надгробный плач, он принялся проливать над ним слезы и, сняв свою хламиду, покрыл ею тело Дария. Затем он взял его за руки, прижал к своей груди и произнес слова, полные жалости: "Поднимись, о Дарий, правь своей землей, снова стань хозяином своих людей, возьми назад свой венец, управляй многочисленными персами, сохрани величие своей власти. Я клянусь тебе от имени небесного Провидения, что я говорю тебе искренне и безо всякой лжи. Кто те, кто тебя поразили? Укажи мне на них, и я обещаю тебе отмщение"" (II. 20.5-6).

В этот момент "Дарий застонал, протянул руки, притянул к себе Александра и обнял его". Затем он держит речь, полную прочувствованных рассуждений о превратности фортуны. Он просит Александра также присматривать за его семьей и сочетаться браком со своей дочерью Роксаной. "Сказав эти слова и обхватив Александра за шею, он умер".

Персидская традиция позаимствовала свою сценографию в "Романе", но она также приспособила ее к своему собственному образному ряду и своим специфическим нуждам. Давайте возьмем Фирдоуси:

"Быстрый, как ветер, Искандер слез с лошади, и положил голову раненого себе на колени. Он посмотрел, может ли Дара еще говорить, отер ему руками лицо, снял с его головы царскую диадему, сорвал кирасу, которая покрывала его грудь, и пролил множество слез из-за того, что возле раненого нет врача" (Фирдоуси, 19, стих 553-556).

Каждый из царей много плачет - настолько много, что, согласно образному выражению Абу Тахера Тарсуси, "если бы можно было передать свое состояние, Искандер заставил бы оплакивать царя камень, птицу и рыбу!" Попеременно стеная, цари обмениваются речами, суть которых мы уже видели в "Романе": Искандер обещает Дара "вернуть ему империю и трон", если он выздоровеет; со своей стороны, Дара держит нескончаемую речь о капризах фортуны: "Я - яркий пример того, о чем я говорю, и моя история - предупреждение для всех прочих. Затем он высказывает Искандеру свои последние желания: чтобы он позаботился о его семье и сочетался браком с его дочерью Рушенек. У Талиби Дара также рекомендует Искандеру "не позволять властвовать низшим над высшими, не губить храмов огня и отомстить за него убийцам" (стр. 411; см. также Табари, стр. 516).

Между "Романом" и персидскими легендами имеется существенная разница. Александр в "Романе" считается сыном Олимпиады и Нектанеба, у него нет никакой родственной связи с Дарием. В персидской легенде все совсем иначе, ввиду общего происхождения Дара и Искандера от их отца Дара (Дараба), сына Бахмана. Именно поэтому Искандер произносит следующие слова: "Мы от одной ветви, от одного корня, из той же семьи; зачем нам разрушать наш народ нашим честолюбием?" (19, стих 343-344). "Мой брат", - отвечает ему Дара у Талиби, добавляя: - Выслушай последние желания твоего брата" (стр. 410).

Однако, чтобы сцена братского признания могла состояться, надо, чтобы Искандер был объявлен достойным своего иранского рода. А это не совсем получается, поскольку он принял активное участие в заговоре против Дара. Отсюда появляется речь, которую он держит у изголовья своего агонизирующего брата, - например, у Динавари. Рассказав об измене обоих министров, этот автор пишет: