Гровер Ферр Array - 1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит!

Само собой разумеется, Сталин не «прерывал его», как о том написано у Коэна, тем более «угрожающим тоном», поскольку не было попытки помешать выступлению Постышева как таковой. Здесь же надо обратить внимание на любопытную странность: автор «Бухарина» готов безоглядно и беспрекословно верить даже коммунистическим лидерам (в данном случае Хрущеву), лишь бы те говорили что-нибудь в духе «антисталинской парадигмы».

Продолжая нагнетать жуть, Коэн далее повествует:

«Сталин, увидев, что перевес на его стороне, перешел к своей знакомой тактике: изображая нейтралитет, он предоставил нападать на Бухарина и Рыкова своим подручным по террору и назначил для решения их судьбы комиссию, где заправляли те же самые его приверженцы». [313]

Судя по ссылке, вся насыщенная драматизмом история почерпнута автором у Конквеста. А тот, как известно, зарекомендовал себя незаурядным выдумщиком. Зато благодаря опубликованным стенограммам мы теперь точно можем установить: Сталин не препоручал ничего «своим подручным», а самолично принял участие в работе комиссии.

Вот как представлены результаты ее работы у Коэна:

«Комиссия сообщила свое заключение на заседании, состоявшемся 27 февраля: «Арестовать, судить, расстрелять». [314]

Гетти ссылается на этот же самый отрывок, указывая, что утверждение Коэна не соответствует истине. [315]

Сохранился и опубликован протокол заседания комиссии Пленума ЦК ВКП(б). И, как показал Гетти, среди всех членов комиссии именно Сталин придерживался самой либеральной точки зрения. Принятое в конце концов решение предусматривало не расстрел, а только арест Бухарина и Рыкова и расследование их дела. Но сам Сталин предлагал ограничиться ссылкой, без предания обвиняемых суду и без передачи их дела в НКВД. Однако под нажимом сторонников жестких мер компромиссное решение стало выглядеть иначе, хотя и в измененном виде оно не имеет ничего общего с «заключением», представленным в книге Коэна.

Одна из важных частей разбираемой главы посвящена процессу по делу правотроцкистского блока (март 1938 года) и показаниям Бухарина на нем. Коэн как минимум должен был объяснить, почему подсудимые, — а среди них особенно выделяются Бухарин, Рыков и Ягода, — признали свою вину за совершение тяжких преступлений в одних случаях и категорически отказывались от таких признаний — в других.

Вместо этого Коэн только и отмечает:

«Показания их были вырваны под пыткой и подогнаны под совершенно фантастическое обвинительное заключение. Снова все было хорошо отрепетировано…» [316]

В процитированном фрагменте и «вырванные под пыткой» показания, и «отрепетированный» процесс — все это ни к чему не обязывающие словеса, с помощью которых автор стремился создать у читателя впечатление, что ему известно гораздо больше, чем это есть на самом деле. Под стать Коэну и переводчики его книги на русский, сделавшие еще одну подмену: выражение «вымученное признание» («painfully extracted confession») они заменили на показания, «вырванные под пыткой». Но главное здесь не в манипуляторских злоухищрениях: перед нами яркий пример вопиющей непорядочности Коэна. Судите сами.

Коэн ничего не знал о «вымученных», а тем более «вырванных под пыткой» признаниях. Годы спустя ему самому пришлось признать, что к Бухарину такие методы не применялись:

«В отличие от многих других жертв репрессии, в том числе командиров Красной Армии, к нему, похоже, не применяли физических пыток в тюрьме». [317]

Реабилитационная Комиссия ЦК КПСС горбачевского времени хотя и приложила немало сил, но так и не сумела отыскать доказательств применения к Бухарину пыток, фактов оказания на него какого-либо давления или посулов сохранить жизнь в обмен на лживые показания. [318]Что касается «репетиций», Коэн, когда писал свою книгу, не располагал о них никакими сведениями и до сих пор знает о них не больше нашего.

В следственном изоляторе у Бухарина нашлось время, чтобы написать книгу стихов, научно-теоретические работы, первую часть автобиографического романа, несколько писем. Ясно, что благоприятные условия для литературного творчества предоставляются далеко не всем заключенным, а только тем из них, кто, как Бухарин, находился на привилегированном тюремном содержании.

Ссылаясь на Медведева, Коэн отмечает:

«Примерно 2 июня он, наконец, уступил «лишь после угрозы следователя уничтожить его жену и только что родившегося сына»… Чтобы спасти ее и новорожденного сына… ему пришлось «сознаться» и выступить на суде».