Гровер Ферр Array - 1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит!

«Поступающие к нам массовые сигналы о так называемых «перегибах», по существу разоблачающие нашу вражескую работу, по указанию ЕЖОВА оставлялись без всякого реагирования. В тех случаях, когда не было возможности вследствие вмешательства ЦК прикрыть, заглушить тот или иной разоблачительный сигнал, шли на прямые подлоги и фальсификацию.

Так, например, в 1938 году по поручению ЦК ВКП(б) в Орджоникидзевский край ездил ШКИРЯТОВ для расследования поступивших материалов о преступных извращениях при массовых операциях, проводимых органами НКВД в крае.

ЕЖОВ с целью показать ЦК ВКП(б), что он своевременно реагировал уже на сигналы, вручил ШКИРЯТОВУ «приказ», якобы изданный им по НКВД. На самом же деле такого приказа он не издавал.

В других случаях в целях прикрытия вражеской работы заговорщиков к судебной ответственности привлекались рядовые работники НКВД.

ЕЖОВ, придя в НКВД, на всех совещаниях, в беседах с оперативными работниками, заслуженно критикуя существующую среди чекистов ведомственность, изоляцию от партии, подчеркивал, что он будет прививать работникам партийность, что он не скрывал и не будет скрывать ничего и никогда от партии и от СТАЛИНА. Фактически же обманывал партию как в серьезных больших вопросах, так и в мелочах. Разговоры же эти ЕЖОВ вел не для чего иного, как усыпления бдительности у честных работников НКВД». [167]

Борис Викторов, бывший заместитель Главного военного прокурора армии и флота, в своей хорошо известной книге цитирует (а насколько точно, увидим далее) показания Ежова на допросе 4 августа 1939 года, остававшиеся на секретном хранении до 2008 года. (Кстати, Викторов не указал дату документа, а также его архивные реквизиты.) В тех самых признаниях Ежов рассказал, как именно ему удавалось дурачить Сталина и Политбюро в период проведения массовых репрессий.

Вот как эта цитата выглядит у Викторова:

«Порядок рассмотрения дел был до крайности упрощен. Он был проще и в этом смысле даже бесконтрольнее, чем по обычным уголовным делам… Прокуратура СССР не могла, конечно, не замечать всех этих извращений. Поведение Прокуратуры СССР, и в частности Прокурора СССР Вышинского, я объясняю той же боязнью поссориться с НКВД и показать себя не менее «революционным» в смысле проведения репрессий. Только этими причинами я могу объяснить фактическое отсутствие какого бы то ни было прокурорского надзора за этими делами и отсутствие протестов на действия НКВД в правительство…» [168]

А вот как тот же самый фрагмент выглядит в первоисточнике (выброшенные и искаженные Викторовым части выделены полужирным шрифтом):

«Судебный порядок рассмотрения этого рода дел [169]был до крайности упрощен. Он был проще и в том смысле даже бесконтрольнее, нежели порядок рассмотрения дел по массовой операции бывших кулаков и уголовников… Поведение Прокуратуры Союза ССР, и в частности Прокурора СССР Вышинского, я объясняю той же боязнью поссориться с НКВД и показать себя не менее «революционным» в смысле проведения массовых репрессий». [170]

Викторов (сам в прошлом военный прокурор) обратился к показаниям Ежова из-за содержащейся там критики тогдашнего Прокурора СССР Вышинского, который на московских процессах 1936–1937 годов выступал в роли государственного обвинителя. Как очевидно, Викторов стремится бросить тень на Сталина и тех, кто, как Вышинский, окружал его, противопоставив «произволу» последних необходимость неукоснительного соблюдения социалистической законности.

Но теперь, когда в нашем распоряжении есть подлинный текст (точнее, большая выдержка из него, как в публикации документа указывают Петров и Янсен), важно отметить ряд обстоятельств.

Во-первых, нетрудно заметить, что Викторов не держал перед собой текст оригинала документа, когда в 1980-х создавалась его книга. Из приведенной им цитаты выброшено упоминание о массовой операции против бывших кулаков и уголовников. О существовании такой операции было неизвестно вплоть до конца 1990-х годов. А следовательно, либо Викторов цитировал показания Ежова по памяти, либо он сознательно исказил или, говоря иначе, по сути дела сфальсифицировал их содержание.

Либо, что еще более вероятно, Викторов не сам писал какую-то, возможно, даже большую часть своей книги, если вообще делал что-либо самостоятельно. Скорее всего тогдашним идеологам потребовался человек «с именем», который в хрущевские годы занимал относительно высокий пост, участвовал в рассмотрении дел по «реабилитации» и готов был бы выступить в поддержку горбачевско-яковлевской перестройки и гласности.