Дмитрий Хмельницкий - Нацистская пропаганда против СССР. Материалы и комментарии. 1939-1945

Тогда как Пюшель предполагал лишь воспитать крестьянство в духе ведения современного и доходного земледелия и скотоводства и установить хорошо поставленный государственный контроль над реализацией урожаев, большевистскими владыками было совершено ужасное преступление. Они уничтожили ведущую и самую работоспособную часть крестьянства путем полного лишения собственности и поработили его коллективизацией.

Так научный труд всей жизни этого немецкого ученого, без его вины, был сделан исходным пунктом того огромного несчастья, к которому коллективизация привела русское крестьянство.

Свою идею Пюшель развивал в бесчисленных совещаниях и переговорах с лучшими советскими и иностранными спецами.

Однако руководящие мозги партийных и правительственных инстанций, против воли Пюшеля и его покровителя Сырцова, который был расстрелян осенью 1937 года, умудрились исказить всю его идею, сделать из нее ее противоположность.

Пюшель не мог и предполагать, что партийное руководство только того и ждет, чтобы найти какую-нибудь возможность, чтобы сломить крепнущее сельское хозяйство, и особенно ведущие его слои.

Вывернутый наизнанку проект Пюшеля дал, наконец, возможность тесно зажать в правительственные и партийные клещи сельское хозяйство и устранить с дороги опасных «кулаков» и «середняков».

Пюшель строил план на том, что к его проведению в первую голову должны быть привлечены лучшие силы деревни. К его крайнему смущению, как раз эти самые лучшие крестьяне, по сталинскому приказу, были причислены к «врагам народа» и «кулакам» и безжалостно изгнаны ГПУ из деревни.

Когда я познакомился с Пюшелем, коллективизация давно уже шла полным ходом. Он имел уже возможность убедиться в ужасных результатах проведения своего искаженного до неузнаваемости проекта. Он был в отчаянии оттого, что, как ему казалось, его план был неправильно понят.

Доктор Пюшель был тогда в состоянии страшного возбуждения и полного истощения. Он был подавлен судьбой русских крестьян, которые хотя и косвенно, но все же по его вине уже стали жертвами сталинской коллективизации. Поступавшие к нему ежедневно со всех сторон ужасные вести потрясали его. Он потерял свою жизнерадостность и желание работать.

Однако он не оставил надежды убедить руководителей советского хозяйства и ответственных партийцев в том, что проводимые меры абсолютно неправильны и вызовут как раз противоположность того, что он проектировал.

Он тщетно старался добиться отмены предпринятых мероприятий. Глядя на его глубокое горе, я решил доложить его мнение о настоящем смысле предложенного им плана коллективизации моему начальнику Серго Орджоникидзе.

В ближайшем заседании президиума ЦКК я высказал такие мысли, о которых вообще можно говорить только в самом тесном кругу.

Однако Орджоникидзе, обыкновенно охотно выслушивавший мои соображения, в самом строгом тоне сразу прервал меня и спросил, уж не принадлежу ли я к тем, кто осмеливается стать поперек дороги этому «величайшему плану Сталина».

Потом он стал приветливее и начал мне излагать свой взгляд на этот предмет: «Крестьяне – это самые страшные классовые враги. Это не повредит, если какие-нибудь 10 миллионов из них будут уничтожены. Пока мужик, наш смертельный враг, нас не проглотил, мы должны его навсегда как следует взнуздать. Коллективизация – это наше средство укротить мужика. Мы не успокоимся, пока последний мужик не войдет в наш колхоз или не будет навсегда обезврежен».

Я был страшно смущен и потрясен. В угоду властному желанию Сталина должны быть беспощадно истреблены миллионы людей, вместе с женщинами и детьми. А партия не только молчала, но и покрывала это преступление.

С глубоким сожалением я рассказал потом Пюшелю о моем бесполезном выступлении.

Хотя Пюшель оказал незаменимую услугу Сталину и был признан одним из лучших спецов по сельскому хозяйству, но его оппозицию такому способу коллективизации его стали скоро ненавидеть.

Наркомат сельского хозяйства отказался возобновить с ним договор. Он должен был быть удален любой ценой за пределы СССР.

Хотя все связывавшие его договоры истекли, он хотел, как он мне говорил, остаться в СССР с научными целями. Он надеялся, что партия и правительство поймут, наконец, свою ошибку и проведут в жизнь его предложения в их первоначальном виде.

Он все еще не понимал, что тут дело идет не об ошибке практического характера, а о преступном замысле, распылить и пролетаризировать все русское крестьянство.