Дмитрий Хмельницкий - Нацистская пропаганда против СССР. Материалы и комментарии. 1939-1945

Напившись пьяным, он любил делать «обход рот». Если, бывало, командир роты не скомандует так, чтобы «в окнах стекла дребезжали» – РРРРОТТА, СМИРРРНО-ООО! – беда! Такого командира роты Головкин снимал с занимаемой им должности и отправлял работать в лес. Если ему на глаза попадался какой-нибудь каэр – беда этому каэру.

Однажды, получив за ежедневное пьянство от комячейки выговор, Головкин приказал своему вестовому из «стукачей»: «Как только я напьюсь пьяным – вяжи меня, тебе за это ничего не будет». Верный вестовой исполнил это приказание своего хозяина, но на другой же день Головкин посадил его на 30 суток в карцер, а потом приказал отправить на штрафную лесозаготовительную командировку.

Начальник ИСО.Вот еще высокий администратор СЛОНа – начальник ИСО Борисов. Он жил в четырех километрах от Соловецкого кремля, в так называемом «биосаду». Ежедневно отдел труда посылал Борисову на квартиру трех заключенных из 13-й роты для пилки и колки дров. На этих дровах прислуга Борисова, тоже из заключенных, варила ему обед, топила печи в четырех комфортабельно обставленных комнатах его квартиры и нагревала ванну, которую Борисов принимал ежедневно. Вставая утром, Борисов садился за богатый стол, завтракал, то и дело опрокидывая в рот рюмки коньяку высшего сорта; потом садился в шикарные сани, и кучер из заключенных мчал его на лучших слоновских лошадях в Управление.

Однажды утром он приехал очень расстроенный. Как сейчас помню, влетает он, уже пьяный, в одну из комнат, где работали сотрудники ИСО, и заплетающимся языком говорит: «Сегодня утром прислуга мне сказала, что шакалы-дровосеки, пока носили в кухню дрова, украли целое кило сала и буханку хлеба. Залкинд! Сейчас же арестовать шакалов 13-й роты и рассадить в карцер, в глиномялку и в следизолятор! Выяснить, кто украл, и доложить мне!»

Всегда ревностный работник ИСО Залкинд арестовал из 13-й роты 60 человек и начал выяснять, кто украл сало и хлеб. Никто не сознался и не выдал другого. Тогда все 60 человек были отправлены в сопровождении конного конвоя на командировку «Овсянка», за 20 километров, где они, по предписанию Борисова, немедленно по прибытии должны были выполнить полуторного размера урок и сейчас же вернуться обратно. Конвоировавшие их конные чекисты рассказывали, помню, в ИСО, что они полдороги гнали «шакалов» бегом; что сейчас же по приходе на «Овсянку» их поставили на работу и целые сутки безвыходно продержали в лесу, пока те не выполнили заданный урок; что потом, немедленно после работы и опять бегом, гнали с «Овсянки» обратно в кремль. В кремле их снова принялись допрашивать. Но и этим допросом Залкинд не мог выяснить виновных. Тогда все 60 человек, сейчас же после допроса, опять были отправлены на «Овсянку». Оттуда они уже не вернулись.

Начальник лагерей. Взаключение – о главном лице СЛОНа, – о бывшем начальнике лагерей Эйхмонсе. Был я с ним однажды в гончарной мастерской. Эйхмонс, как обычно, был в пьяном состоянии. Взял, помню, он в руки глиняный кувшин, надел его на руку и спрашивает одного из рабочих, – поляка:

– Как это называется?

– Кувшин, гражданин начальник, – а сам трясется как осиновый лист: боится попасть в карцер или на лесозаготовительные работы.

– Заведующий! Снять эту сволочь с работы в мастерской и передать в отдел труда в мое распоряжение. Направить его на «Овсянку». – А сам так хватил этого человека кувшином по голове, что кувшин разлетелся вдребезги и один из осколков попал по голове и мне. Что было с этим человеком на «Овсянке» – не знаю. Родители его живут в Польше, в городе Львове, где они имеют колбасный завод.

Примерно в двух километрах от монастырского кремля на острове построен механический кирпичный завод. Строили его «заключенные по заказу» инженер Холодный и техник-механик Дмитрак Владислав Васильевич. На завод приехал однажды Эйхмонс – посмотреть, как идут работы. Я в это время тоже случайно был на заводе. Когда Эйхмонс подъехал к заводу, одна семнадцатилетняя заключенная как раз просила Дмитрака назначить ее на какую-нибудь другую работу ввиду того, что она имела одну ногу короче другой, была низкого роста и не могла стоять у резательного станка, где ее заставили работать. Пьяный Эйхмонс, услышав просьбу калеки-девушки, приказал немедленно отправить ее в карцер, для направления затем на шесть месяцев в женский штрафной изолятор на Заячьих островах, в пяти километрах от острова Соловки. Оттуда она много раз писала просьбы о помиловании, но Эйхмонс всякий раз отклонял их.