В Коковцев - Из моего прошлого 1903-1919 годы (Часть 4)

После моих возражений он прибавил: "конечно, Государь считает Вас, как думаю и я, незаменимым, и нам с Александром Васильевичем придется только преклониться перед волею Его Величества, если Он узнает о Вашем таком решительном несогласии".

Очевидно из этих немногих слов, что еще до поездки Столыпина в Западную Сибирь мысль об изъятии {419} Крестьянского Банка вполне уже созрела у Столыпина и Кривошеина и даже прошла через предварительное одобрение Государя, но первый разговор со мною был только в самом конце октября. Подробности этого разговора и то, что из него вышло, - впереди.

Во время одного из сметных моих собраний, которые составляли одно из обычных моих занятий во время ваканта законодательных палат, как-то в самых последних числах июля, ко мне обратился по телефону Помощник Военного Министра Генерал Поливанов и спросил меня, не моту ли я принять его по весьма спешному делу. Предполагая, что дело касается, как всегда, какого-либо спора с Военным Министерством, по какой-либо статье нашего военного хозяйства, я сказал, что у меня как раз находятся все мои главные сотрудники, и я прошу его приехать немедленно. Он ответил мне, что дело касается совершенно иного порядка вопроса, и я предложил ему приехать около шести часов. Когда Поливанов прибыл ко мне, то он просил меня дать ему дружеский совет, как ему поступить, и рассказал, что только сегодня утром он прочитал утвержденный Государем всеподданнейший доклад Военного Министра по Главному управлению Генерального Штаба, о котором он не имел ни малейшего понятия, так как все дело держалось в величайшем секрете от него и стало ему известным только благодаря нескромности одного из второстепенных деятелей.

В разработке этого дела Поливанов, по его словам, никогда не участвовал и не допускал даже и мысли, чтобы такой вопрос мог быть поднят в данную минуту и тем более проведен без широкого обсуждения его в недрах Министерства и даже без ведома, по крайней мере, Председателя Совета Министров и Министра Иностранных Дел, если уже не всего правительства, в лице Совета Министров.

Ему стало известно сейчас, что решено и повелено приступить к выполнению, в самом спешном порядке с соблюдением величайшей тайны, упразднения четырех крепостей в Привислянском крае. Он назвал мне из них три: Варшаву, Новогеоргиевск и Ивангород. Несомненно упомянута была и четвертая, но, вероятно, я просто ее запамятовал; думаю, что это был Згерж.

Основанием такой меры, по словам Поливанова, был принятый новый мобилизационный план, известный под № 18, по которому в случае вооруженного столкновения с Германией предусматривается в первый момент отход нашей армии к Востоку, приближение ее к центрам и районам комплектования запасными чинами и уже затем движение вперед усиленными массами мобилизованных и снабженных всем необходимым войск.

Не касаясь того, что при существующем положении вещей такой план просто неосуществим, и что сам Поливанов считает его, как и многие из лучших знатоков нашего военного дела, просто безумием, он обращает мое внимание только на то что приказ о передвижении отдельных воинских частей отдан и началось даже их выступление, а между тем, в тех местах куда им назначено прибыть, не приготовлено ни казарм для людей, ни хранилищ для запасов и артиллерии. Об этом скоро вое станет общеизвестным фактом, а между тем правительство ничего не знает, я никто даже не предварял Министерство Внутренних Дел, чтобы оно оказало помощь в таком исключительном деле. Поэтому Поливанов просить меня только сказать ему, как ему лучше поступить: ограничиться, ли тем, что он передал об этом мне и просить меня принять уже дальние те меры, которые я сочту нужным, или же я посоветую ему доложить непосредственно Председателю Совета Министров, рискуя даже тем, что ему придется, может быть покинуть свой пост в Военном Министерстве.

Я посоветовал ему избрать второй путь и тут же, с его разрешения, позвонил к Столыпину и просил его разрешить Генералу Поливанову, находящемуся у меня в Министерстве, немедленно прибыть к нему по спешному делу. Разрешение было дано, и он немедленно уехал от меня.

Не прошло и часа времени, как Столыпин позвонил ко мне и попросил меня зайти к нему вечером, сказавши, что он просто ошеломлен тем, что только что узнал.

Вечером я пришел в Елагинский дворец и нашел Столыпина в величайшем волнении. Он оказал мне, что просто не знает, как ему лучше поступить: ехать ли немедленно к Государю или обождать два дня до его очередного доклада и попытаться отговорить Государя от принятого решения, а до того повидать Сухомлинова и склонить его на то, чтобы он не торопился передвижением воинских частей, еще не выступивших в путь?