Лев Ельницкий - Возникновение и развитие рабства в Риме в VIII—III вв. до н.э.

Хотя трибальное устройство было территориальным и римские граждане, начиная уже с царской эпохи, приписывались к той трибе, где находились их земельные участки и места их постоянного жительства (по свидетельству Варрона, уже и три первоначальные трибы соответствовали [172] разделению ager Romanus на три части [24]), — несомненно, что к трибам приписывались и лица, не имевшие земельного надела или недвижимости и фактически вследствие этого лишенные постоянного места жительства. Это нашло свое выражение в законах XII таблиц, и именно в сентенции, утверждающей за пролетарием право искать суда не по месту его трибальной приписки, а там, где он фактически находился (I, 4). Однако, видимо, даже для лиц, не связанных с земледелием, лишь владение heredium'ом обеспечивало в какой–то мере необходимое гражданское положение в римской общине, поскольку нахождение гражданина на территории чьего–либо владения не избавляло его фактически от произвола владетеля и даже от телесного наказания, как это явствует хотя бы из упомянутой выше известной петиции зависимых крестьян Saltus Burunitanus в Северной Африке, относящейся к тому же к концу II в. н.э.

Поэтому древнее аграрное законодательство Рима связано непосредственно с борьбой наиболее бедных и бесправных слоев гражданства, бывших рабов или перегринов, искавших прежде всего прочной оседлости, обеспечивавшей им элементарные политические права. Об этом свидетельствует также совпадение (или близкое соседство во времени) актов аграрного законодательства и народных движений — восстаний рабов или набранных из числа беднейших плебеев легионеров. Наиболее древнее из сохранившихся свидетельств подобного рода относится к так называемому аграрному закону Спурия Кассия и закону (плебисциту) Ицилия de Aventino publicando [25], об историчности которых, может быть, не следовало вести и речи, если бы к тому же примерно времени традиция не относила сообщение о восстании рабов, упоминание о чем содержится у Дионисия Галикарнасского и у Зонары [26]. Восстание это представлено как спровоцированное Тарквиниями, что следует признать вполне допустимым, поскольку вообще вероятны какие–либо волнения в плебейской среде в связи с изгнанием Тарквиниев, несомненно опиравшихся на плебейские круги и пользовавшихся с их стороны поддержкой. Оба названных закона, и в особенности первый из них, судя по изложению его обстоятельств у Ливия, давно уже [173] считаются продуктом позднереспубликанской плебейской публицистики, искавшей в прошлом прецедентов и оправданий для гракханских аграрно–политических мероприятий. Более чем вероятная правомерность этой точки зрения не уничтожает, однако, и той возможности, что некоторые факты, подвергшиеся модернизации и искажению, все же могли иметь место в действительности именно в то время, с которым их связывает традиция.

И если в отношении деятельности Спурия Кассия трудно сказать, какие именно обстоятельства послужили причиной для позднейшего использования и расцвечивания относящегося к ней летописного рассказа [27], то в отношении [174] закона, или вернее плебисцита, Ицилия эта историческая основа представляется довольно прозрачной. Как явствует из краткого сообщения Ливия и в особенности из пересказа Дионисием Галикарнасским самого содержания закона, который он якобы читал собственными глазами в виде надписи на бронзовой пластине в храме Дианы на Авентине, речь в нем шла об адсигнации (т.е. распределении) участков земли на Авентинском холме для селившихся там плебеев. Позднейшая интерпретация этого закона имеет в виду передел оккупированных участков на Авентине. Однако именно эта деталь вызывает подозрение в ее аутентичности. Следует думать, что надпись, содержавшая текст закона Ицилия, была не вполне понятна в I в. н.э., когда ее видел Дионисий, и толкование ее текста в духе гракханских мероприятий — результат позднейшего домысла.

Не менее сложно обстоит дело и со знаменитым законом (плебисцитом) Лициния и Секстия, предусматривающим в своей аграрной части предел для размеров оккупированных земель. По мнению ряда исследователей [28], максимум в 500 югеров земли в качестве оккупационного владения не соответствует реальным условиям середины IV в. до н.э., хотя это мнение и оспаривается в науке [29].

Не входя в детали вопроса, в данной связи не очень существенного, напомним лишь о том, что Секстиевы законы совпадают по времени с обострением латино–римских противоречий, нашедших выражение в войне Рима с Латинским союзом и в волнениях римского войска, бедноты и рабов, происшедших после I Самнитской войны в Кампании и Лации. Волнения эти происходили в значительной степени именно на аграрной почве: римские легионеры, [175] набранные отчасти из неполноправных граждан, стремились к захвату кампанских земель — к тому же, к чему стремились и союзные латиняне. Однако в связи с расширением круга участников восстания всплыл и был поднят на щит весь круг социально–политических вопросов, волновавших низы италийского общества. Насколько это все приняло конкретную форму, судить, впрочем, не очень легко из–за фрагментарности и противоречивости данных, которые более детально подвергнутся рассмотрению ниже. В данном же случае следует подчеркнуть лишь совместность аграрного движения римского плебса с социальными движениями угнетенных слоев римского общества, в частности рабов, равно как и сцепление идей, под флагом которых это законодательство осуществлялось или хотя бы прокламировалось, — с уравнительно–ограничительными идеями, господствовавшими в умах не только лишенных имущества низов, но и демократически настроенной части более зажиточных слоев римского общества.