Афанасий Коптелов - Точка опоры

- Данкэ! Данкэ! Данкэ! - едва удержался, чтобы не добавить по-русски: "От всего сердца! От всех российских социал-демократов. От всех марксистов!"

Пройдет какая-нибудь неделя, и новорожденную вот так же будут держать в руках Лепешинский в Пскове, Бабушкин в Иваново-Вознесенске... Глаша Окулова перешлет в свою родную Сибирь... И у всех будет праздник. А для него праздник уже начался. Завтра будут оттиснуты последние полосы.

День рождения газеты запомнится на всю жизнь!

Главное - поскорее переслать "Искру" в Питер Степану Радченко. Ему там очень трудно. Творятся нетерпимые глупости: у рабочих - своя организация, у интеллигентов - своя. В "Союзе борьбы" верховодят "экономисты". "Искра" для них - удар, нашим - подмога в борьбе.

Легким и быстрым шагом Владимир Ильич прошел к редакторскому бюро, зажег лампу под жемчужным абажуром, сел и, как по лесенке, побежал глазами по строчкам первой колонки, чем ниже, тем быстрее и быстрее. Но в середине второй колонки вдруг споткнулся, брови сурово сдвинулись над переносьем, сжатые кулаки опустились на стол.

- Послушайте, геноссе Блюм, что вы наделали?!

- Что, что? - Наборщик всполошенно бросился к нему. - Что там такое? Неужели?..

Острая обида, - первый блин комом! - необычайно взволновала Владимира Ильича. Вскочив на ноги, он ткнул пальцем во второй абзац средней колонки:

- Читайте. Вот отсюда. Читайте вслух.

- "Отодвигают ее..."

- Вы тут сразу проглотили две буквы. Смотрите в оригинале: "Отодвигают же..." Так? Первая погрешность, с которой нельзя примириться. Читайте дальше.

- "Отодвигают эту задачу, во-вторых..."

- А где "во-первых"?

У Блюменфельда щеки стали пунцовыми. Перед другим редактором он бы вспылил: "Не такая уж это крупная... И с кем не бывает...", но сейчас у него перехватило горло, и он чуть слышно проронил:

- Наверно, можно... сократить где-нибудь.

- Ни одной буквы, ни одной запятой! Извольте найти выход из положения...

Рау, принявший случившееся близко к сердцу, поспешил к ним с оттиском последней страницы:

- Мне думается, легче всего сократить вот здесь, а в самом конце полосы поставить поправку.

- Видимо, это единственный выход, - согласился Владимир Ильич, подавляя огорчение. - Но ведь неизбежна остановка машины. И газета сегодня не выйдет. А завтра сочельник, послезавтра рождество...

- Обещаю завтра, - заверил Рау взволнованного редактора.

- Я надеюсь. - Ульянов пожал руку типографа выше запястья, а про себя сказал: "Вперед наука. Ни строчки без последней корректуры!"

Блюменфельд расслабленно присел на угол стола для верстки полос и утер платком лицо: "Теперь, чего доброго, и со вторым номером не разрешит..."

- Я вынужден отложить свой отъезд, - сказал Владимир Ильич типографу и наборщику, - пока не прочту с машины последних полос. Но вы, пожалуйста, без излишней спешки. К вечеру? Это приемлемо.

Предпраздничный ночной поезд был переполнен, - немцы спешили к родным с рождественскими подарками. Ульянова притиснули к стенке вагона. Он, чувствуя себя неуверенно в баварском диалекте, ни с кем не вступал в разговоры. Смотрел на оконное стекло, косо заштрихованное дождем.

Из Мюнхена он сразу же напишет в Цюрих, обрадует Аксельрода: "Сегодня газета должна быть готова". Пожелает ему поскорее отделаться от инфлуэнцы.

Подпись поставит: "Ваш Petroff. Павел Борисович знает все его псевдонимы.

5

На ближней кирке глухо и отрывисто звонил чужой колокол. Будто не литой, а кованый. Даже с трещинкой. И в этом праздничном благовесте не было ничего похожего на разливистый колокольный гул, знакомый с детства.

Владимир Ильич открыл глаза. Сквозь запотевшее окно в комнату пробивался унылый рассвет.

А в Уфе сейчас уже день. Может, сияют снега под лучами солнышка. В углу нарядная елка, и в комнате приятно пахнет хвоей. Надя помогает матери накрывать к обеду праздничный стол...

Здесь все чужое. Даже окно узкое - в угоду готике. Стол под серым сукном, похожим на солдатское. Темно-коричневые стулья с высокими резными спинками, как в суде. Над узенькой кроватью картинка - угрюмый замок на вершине горы.

В углу водопроводный кран, под ним раковина не больше пригоршни. А умывальника нет. Только тазик на табуретке да кувшин. Но сливать-то воду некому. Приходится умываться из тазика, как, бывало, на охоте из весенней лужицы.

Владимир Ильич быстро и легко прошелся по комнате, налил в кружку минеральной воды, развернул бутерброды с колбасой, купленные еще на лейпцигском вокзале, и сел завтракать. Нетерпеливо открыл папку с почтой, полученной секретарем редакции Димкой. На уголках писем краткие пометки Веры Засулич. Хорошо, что прочла и ответила первым корреспондентам.