Афанасий Коптелов - Великое кочевье

Двое голых мальчуганов грелись у огня. Хозяйка деревянной поварешкой перебалтывала в казане соленый чай с молоком.

Гости сели на мужскую половину. Вскоре хозяйка поставила перед ними чашки с чаем, всыпав по ложке ячменной муки - талкана; к ногам их подвинула посудину из кожи коровьего вымени, в которой была серая от пыли сметана; на голую землю положила твердые, словно камень, плитки сыра курут и бросила теертпек - пресные лепешки, испеченные в золе.

Вернулся хозяин и угостил гостей трубкой. Она была новая, только что обкуренная. Борлай долго вертел ее перед глазами, всматриваясь в каждую извилину рисунка на медном пояске, в каждую царапину на древесине: трубка походила на ту, что была найдена у разрушенных аилов.

Таланкеленг настороженно ждал, готовый протянуть за ней руку.

- Хороша трубка! Ты большой мастер ножом работать, - похвалил Борлай и спросил: - Много ты сделал таких трубок?

- Зачем человеку много трубок? - Хозяин аила пожал плечами. - Одной хватит.

Приняв возвращенную трубку, он так торопливо сунул в рот черемуховый чубук, что даже зубы щелкнули. Покуривая, смотрел в огонь, и вытянутое вниз лицо со вздернутым носом блестело, будто раскаленная бронза. Низкорослая, как бы придавленная фигура его теперь казалась еще сутулее.

Посматривая на него, Токушев продолжал:

- Такую трубку можно сделать в подарок другу...

- Я ни для кого не делаю, - резковато ответил Таланкеленг и поспешил перевести разговор на другое. - Утром я собираюсь кочевать к вам, - сообщил он.

- К нам?! - удивленно переспросил Борлай. - А от нас народ откочевывает, говорят: "Несчастливая долина".

- Я приеду - будет счастливой.

- Ты, хозяин, к утру позови соседей. Откочевывать можешь послезавтра, - попросил Суртаев.

В эту ночь Борлай долго не мог уснуть, думал о Таланкеленге:

"Однако его трубку я поднял у развороченного аила?.. И шапка у него из козьих лап, а кисть на ней пестрая... И тогда я видел пеструю кисть..."

На рассвете сон незаметно закрыл его глаза. Пробудился он, когда в аил вошел сухоплечий человек среднего роста в желтой шубе с лисьим воротником и в беличьей шапке с малиновой шелковой кистью. В сивой бородке, похожей на кедровую ветку, виднелась жесткая черная щетина. Глаза желтые, маленькие лисьи. Когда он перешагнул порог, хозяин и хозяйка, шумя заскорузлыми шубами, почтительно вскочили. Токушев спросонья тоже было метнулся вверх, но, разобравшись, снова сел к огню и виновато посмотрел на Суртаева. Смущенный взгляд говорил: "Это по старой привычке".

Сапог Тыдыков сел рядом с Борлаем и дарственным жестом предложил ему свою серебряную монгольскую трубку с тяжелым чубуком из темно-зеленого нефрита. Токушев отвернулся.

"Молодец, мужик!" - мысленно похвалил его Суртаев и задумчиво провел рукой по лбу: "Как прогнать зайсана? Главное, он еще не лишен голоса. И народ мы еще не успели высвободить из-под его влияния".

Сапог покосился на Токушева и громко, назидательно сказал:

- Когда люди бросают курить, они все равно трубку принимают, чтобы передать другим. Так старики учили!

Борлай молча достал из-за голенища кожаный кисет, набил свою трубку и закурил.

- Ха, дуракам закон не писан! - насмешливо выпалил Сапог и высокомерно задрал подбородок.

К нему подскочил Таланкеленг, почтительно принял трубку, глотнул из нее разок и с поклоном подал Суртаеву. Филипп Иванович решительно отвел его руку и посоветовал:

- Верните тому гражданину. Мой друг Борлай Токушев и я не желаем пользоваться его умом. У нас своего достаточно. И табачок у нас не хуже.

Вошло несколько человек - соседи Таланкеленга, приглашенные на беседу. На мужской половине сразу стало тесно.

Сапог решил, что настало самое удобное время для разговора с кочевым агитатором. Поглаживая бородку и поблескивая лисьими глазками, он начал:

- Слышал я, что вы приехали организовывать курсы для народа? Хорошее дело! Учить надо кочевников. Передавайте им ваши золотые слова.

Суртаев смотрел на костер и хмуро сводил брови.

Сапог сменил торжественный тон на деловой.

- Куда велишь приезжать народу на курсы? - спросил он.

- А это вас, гражданин, не касается, - резко ответил Суртаев и посмотрел таким уничтожающим взглядом, что Сапог растерялся и стал в два раза быстрее гладить бороду. А когда пришел в себя, приподнял подбородок, прикрыл похолодевшие глаза тяжелыми веками и горделиво сообщил:

- Я спросил не ради пустого интереса. Надо же мне знать, куда направлять своего сына.