Афанасий Коптелов - Великое кочевье

- Вот ранний сев! - показывал Миликей Никандрович. - Пшеничка землю уже закрыла!

Бабинас хлопал руками и резко приподнимался в седле, будто хотел взлететь:

- Хлеба! Хлеба! Калаш будет много! Государству алтай колхоз хлеба много даст!

Они остановились у амбаров. Бабинас пошел за овсом, а Миликей Никандрович повел гостя в глубь двора.

- Посмотрите наши конюшни. Здесь породистые жеребцы стоят, когда мы их подкармливаем. А табуны круглый год пасутся.

- Это и придает вашей лошади особую выносливость.

Они зашли в конюшню. Над стойлами висели таблички: "Магний", "Жемчуг", "Алтай".

- Порядок! - похвалил Восходов.

- Это наш председатель сельсовета с красной кавалерии пример взял. Там в конюшнях такой порядок видел. Нам сказал.

- И побелено хорошо!

- В майский праздник у нас за чистоту хозяйкам премии выдавали.

Бабинас положил на свое седло мешок овса. Все трое поехали вверх по долине Каракола.

Кончились полосы, начался мягкий луг, усыпанный яркими огоньками.

- Этот цветок по-алтайски зовется сыном солнца, - сказал Миликей. Мать идет по небу, а сын все поворачивается и глядит на нее; мать уходит спать - и сын тоже опускает голову, спит.

Первый табун они нашли на поляне, при впадении речки Карагуж. Пастух кипятил чай. Увидев верховых, он вскочил на коня и выехал навстречу.

- Как лошади? - спросил Бабинас.

- Хорошо! Только у Магния опухоль под передней лопаткой стала больше.

- Сейчас разрежем.

К ним подбежал темно-гнедой жеребец. Это был крепкий красивый конь, с блестящей шерстью. Содонов любил его и всегда насыпал ему лишние пригоршни овса. На этот раз он дал ему еще больше. Пока Магний ел овес, Бабинас чистил его волосяной щеткой. Потом надел на него узду и привязал к кедру. Верхнюю губу коня стянул веревкой.

- Больно, говоришь? Потерпи маленько... Без этого ты к ране прикоснуться не дашь.

Говорил мягко, ласково, достал из переметной сумины походную аптечку, обрил шерсть на опухоли, осторожно разрезал кожу и, вычистив рану, обильно смазал ее карболкой.

- Вот!.. Я видел, конские доктора так делают, - похвалился он и посоветовал пастуху: - Вечером сам намажь.

Восходов, осмотрев полукровных двухлеток, отметил:

- Хорошие кавалерийские лошади вырастут!

Они поднимались на гору, покрытую густым лесом.

- За перевалом еще табун.

Старший пастух Тюхтень уехал домой за хлебом. Его помощник расправлял на сучке черемухи волчью шкуру.

- Это когда ты, Анытпас, зверя ухлопал? - спросил Миликей.

- Сегодня перед рассветом, - ответил тот. - Кони начали всхрапывать и все - в кучу, жеребят - в середину. Жеребец зафыркал. Гляжу, а оттуда, из лога, два волка крадутся...

Восходов спешился, взял ружье, стоявшее у дерева. Это был старый мултук, длиной больше сажени, узенькое ложе небрежно вытесано топором, вместо курка - железная вилка с фитилем.

- Неужели из этого самопала стрелял?

- Ие, - ответил Анытпас.

- В руках невозможно держать, ствол перетягивает.

- С руки у нас не стреляют, - сказал Миликей. - У нас - с деревянных сошек.

Анытпас подошел к Содонову:

- Ночью жеребеночек родился. У Пегухи косматой. Хорошенький!

- Недавно мы этого пастуха премировали костюмом, - сообщил Охлупнев.

- За какие отличия?

- А вот слушай. С его жизни можно интересную книгу списать... Весной ихний табун ночью в долине захватила полая вода. Здесь - река, и тут река. Остались на островке, как на кочке. Ну, о кобылах горя нет: перебредут. А малых жеребят как? Им против воды не устоять.

Поняв, что Миликей рассказывает о нем, Анытпас покраснел и отвернулся, едва скрывая улыбку.

- Так он, ясны горы, всех жеребят через ледяную воду перетаскал. Урону не допустил! Схватит жеребенка в беремя и бредет чуть не по пояс.

Восходов пожал пастуху руку.

- На курорт хотели его послать, пусть бы полечился, - никак не соглашается, - рассказывал Охлупнев по дороге к третьему табуну. - Недавно он женился и не хочет надолго от жены уезжать...

Всадники ехали к сверкающим ледяным шпилям, у подножия которых паслись табуны лошадей.

3

Макрида Ивановна взяла ребенка за руки и бережно поставила на кровать:

- Дыбы, дыбы... Вставай, Коля, на ножки. Ты ведь мужик!

Она, тряхнув головой, улыбнулась.

У ее ног стоял старший сын, теребил за подол и настойчиво лепетал:

- Ма-ма... Ма-ма...

Из печи вырвался запах пригоревшего хлеба.

- Ой, батюшки, оладьи-то сожгла!

Мать положила малыша на постель и кинулась к печке.

В переднем углу Чечек играла в куклы. Девочка была рослой и крепкотелой, густые черные волосы заплетены в одну косичку с пышным бантом из розовой ленты. Задорно припрыгивая, приемная дочь подбежала к Макриде Ивановне: