Афанасий Коптелов - Великое кочевье

Бабинас вошел во двор.

- Погляжу, как скот в тепле живет, - сказал он. - Старухи говорили, что коровы начнут кашлять.

- Глупостей много болтали. Пугали народ. "Алтайцам в избах жить нельзя - умрут". - Сенюш посмотрел Бабинасу в глаза: - Ты помнишь это?

- А зачем худое вспоминать? Вспоминать надо хорошее. А больше думать о том, что сегодня делается.

- В этом ты прав.

- Вот я и приехал поговорить, - оживился Содонов. - Ты, партийный человек, погляди, что делается в урочищах. От коровьего стона небо дрожит. Режут. Меня спрашивают: "Ты с коммунистами или с нами?"

- Кто спрашивает?

- Да многие... богатые. Пробуют распоряжаться: "Если с нами, то коров режь". А у меня рука не поднимается зря скотину губить. Зашел я сейчас к вам, - продолжал Содонов, - сердце радуется! Коров-то сколько!

- Хо! - не удержался Борлай. - А сколько у нас будет через три года! Тысячи!

Содонов гладил коров, заглядывал в кормушки.

Так они прошли половину двора.

Людмила Владимировна остановилась возле пестрой комолой коровы и, положив руку на ее спину, объявила:

- Это корова старая, давно приучена к подсосному доению. Сейчас ее будем доить по-новому, без теленка.

Борлай подошел к Бабинасу:

- Видишь, как мы живем? Хорошо?

Содонов посмотрел на Людмилу Владимировну, пытавшуюся подоить корову.

Корова лягалась, зло вращала круглыми глазами и тревожно мычала, словно теленка звала, но теленок не появлялся, и сосцы ее напоминали пустые мешочки.

- Вон, посмотри: сколько ученая баба вымя ни трясет, а корова молока ей не даст, теленка просит, - так привыкла. У старого человека тоже много старых привычек, - сказал Бабинас.

Людмила Владимировна взглянула на Миликея Никандровича, и он тотчас же поставил перед коровой ведро теплого пойла. Комолуха на секунду уткнула голову в пойло, потом облизала губы. Понравилось. Стала пить быстро и жадно.

Женщина погладила вымя и потянула за сосок. От сильной струи зазвенело дно жестяного ведра.

- Смотри, доит! - воскликнул Сенюш, подтолкнув Бабинаса.

- Мы с Миликеем Никандровичем в три дня ее приучили, - сообщила Людмила Владимировна.

Из ближних избушек прибежали алтайки, смотрели на дойку и хлопали руками:

- Ишь как раздобрила корову!

- Умная женщина! Не зря ее учили.

Подоив Комолуху, Людмила Владимировна пошла записывать удои. Она просила доярок молоко от каждой коровы выливать отдельно в молокомер.

Борлай с Бабинасом вышли со скотного двора. Над долиной плыла луна в радужном ореоле. Дым над избами подымался столбами.

- Морозы начинаются, - заметил Токушев.

- У кого избушки, тем хорошо, - отозвался Содонов.

- Строй себе избушку, - посоветовал Борлай.

Содонов понял это как приглашение вернуться в колхоз и, повеселев, сказал:

- Сначала аил перевезу. - И, не откладывая дела, спросил: - Где аилы ставят те... которые сейчас к вам приходят?

- Новые колхозники? Они сначала заявления пишут. Тебе хорошо: сын колхозник, грамотный - напишет.

6

В доме Охлупневых было тесно и чадно. Старухи в истрепанных чегедеках и засаленных шапках сушили на железной печке листовой табак, набивали им большие трубки и не торопясь курили.

Женщины помоложе сидели на лавках и табуретках, пришивали к новым рубашкам и платьям пуговицы, обметывали петли.

Маланья Ивановна подходила то к одной, то к другой, смотрела работу, а иногда брала иголку и показывала:

- Вот так обшивай.

Муйна, скинув шубу, на большом столе гладила утюгом суконные брюки.

Маланья Ивановна беспокойно посматривала на нее, а когда слегка запахло шерстью, посоветовала еще раз спрыснуть водой.

В дом вбежала сестра в легком платье, в светлом платочке. Лицо ее сияло невысказанной радостью, и она прямо с порога бросилась Маланье Ивановне на шею и обдала щеку горячим шепотом:

- Ничего ты не знаешь, Малаша. Не знаешь, не знаешь...

- Ты меня задушишь, заполошная.

Маланья Ивановна сняла с шеи руки сестры и спросила:

- Ну, что у тебя стряслось? То носа ко мне не показывала, а теперь обнимаешься до удушья.

Старухи вынули трубки изо ртов, молодые алтайки побросали работу - все смотрели на сестер.

Макрида Ивановна схватила сестру за руку, увлекла за собой в запечный угол и там прошептала о большой радости:

- Затяжелела я, Малаша! Право слово!

- Понесла, говоришь? - переспросила сестра. - За русским мужиком жила - пустая ходила, за алтайца вышла - сразу понесла.

Макрида Ивановна обиделась:

- Тебе никакую радость сказать нельзя.