В 1917 году у народа, наконец, лопнуло терпение – вместе с империей, обломки которой утонули в крови.
Умирающая мать Фигнер попросила у самодержавия предсмертного свидания с дочерью, но последний император династии ответил, что это невозможно, потому что Вера Фигнер «опасна России». Общество, совершенно изменившееся за двадцать лет, заявило: «Жаль России, если ей опасна старая женщина». Бояться теперь надо было монархии, тянувшей с собой империю. Вера Фигнер под охраной жандармского полковника и кучи полицейских еще не была отправлена в северную ссылку, как противостоянию монархии и революции пришел конец, и началась война на уничтожение. Вместо «горстки героев» с произвольной властью сцепились не на жизнь, а на смерть не сотни народовольцев, а тысячи эсеров и эсдеков, не хотевших и не просивших пощады, но даже эта война не доходила до Зимнего ума. Война сменилась бойней, а потом резней.
В час дня пополудни 2 апреля 1902 года к малому подъезду Государственного совета в Петербурге подъехала щегольская карета. Из нее выпрыгнул офицер в элегантной адъютантской форме и сказал дежурному охраннику, что у него пакет министру внутренних дел Д.Сипягину от московского генерал-губернатора и великого князя Сергея Александровича. Адъютанта попросили подождать в вестибюле. Когда к нему вышел Сипягин и протянул руку за пакетом, адъютант выхватил револьвер и застрелил министра. Социалист-революционер Степан Балмашев, который выступал в качестве адъютанта, родился в день казни Андрея Желябова, Софьи Перовской и Николая Кибальчича – 3 апреля 1881 года в семье чудом выжившего после сибирской ссылки народовольца. Через несколько месяцев эсеровские бомбы разнесли наконец дождавшегося народовольческого возмездия нового министра внутренних дел Плеве, а затем великого князя Сергея Александровича.
В 1902 году в подавлении рабочих стачек и демонстраций участвовало более двухсот тысяч солдат. Через год в имперских тюрьмах сидели восемьдесят тысяч политических. В.Короленко писал в тихой ярости, что «виселицы и расстрелы стали бытовым явлением». В начале Первой русской революции каратели попытались свирепствовать, но это уже было не только их время. В Москве расстрелами восставших рабочих занимался командир Семеновского полка генерал Мин. 13 августа 1906 года к нему на вокзальном перроне подошла невысокая девушка. Она спросила у окруженного охраной генерала – Мин ли он, потом выхватила револьвер и застрелила воевавшего с собственным народом, а не с внешним врагом командира Семеновского полка. Через две недели социалистку-революционерку Зину Коноплянникову вздернули на виселице во внутреннем дворе Шлиссельбургской крепости. Солдаты конвоя падали в обмороки, их рвало, жандармские унтер-офицеры были вдребезги пьяны. Девушку вешали двадцать пять минут. Описание казни сохранилось и оно ужасающе. С 1905 по 1907 год империя только официально казнила семь тысяч пятьсот революционеров. В тюрьмах, которые строили и строили, находилось более двухсот тысяч политических, а сколько революционеров убили без суда и сколько административно сослали убийцы с государственными удостоверениями, не знали и они сами. Садисты-надзиратели могли безнаказанно застрелить в камере политического, за то, что он пытался покормить хлебом из окошка камеры голубей. Они замучили за два года революции почти сорок тысяч политических узников. С 1905 года приказы об убийствах революционеров тюремщики стали получать и по телефону. Неужели империя думала, что это сойдёт ей с рук?! Миллионы людей могли сказать, что к ним и их родственникам относятся слова, выбитые на столе одиночной камеры Шлиссельбурга: «Сегодня 26 января 19 … года я, революционер…, казнён». Дешевизна человеческой жизни почти войдёт в поговорку. Пройдёт совсем немного лет, и пришедшие к власти в империи большевики вышвырнут зимой 1919 года из квартиры на мерзлую улицу ту самую Веру Засулич, за принадлежность к партии меньшевиков. В её комнату вселят какого-то рабочего, а стрелявшая в 1878 году в генерала Трепова революционерка замёрзнет и быстро умрёт. Уже к этому времени у миллионов подданных появится привычка к убийствам. В империи начнётся война всех против всех, а потом одних против всех, а потом одного против всех, а потом почти всем станет всё равно, и это будет продолжаться множество лет, почти до конца XX века. Судороги издыхавшей империи в начале XX столетия сменятся конвульсиями в 1917 году, но её никто не пожалеет, никто не спасёт. Мы проваливаемся в прошлое и видим, как морозным днём 4 февраля 1905 года в Кремле мёрзнет социалист-революционер Иван Каляев, с коробкой в руке, перевязанной красивой тесьмой. Мимо него скоро должна проехать карета с московским генерал-губернатором. Ваня знает, что кидать бомбу-подарок надо не дальше, чем с четырёх шагов, чтобы рвануло наверняка. Вот и карета. Она всё ближе и ближе. Коляев считает оставшиеся метры – двадцать, пятнадцать, десять, пять…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу