Александр Андреев - Как взять власть в России? Империя, ее народ и его охрана

Столичная революция – застрельщик общего движения, как заговорщицкое восстание – застрельщик столичной революции, поддержанной в провинции, без которой революция будет задушена в несколько дней. И у нас есть класс, способный мгновенно разнести революцию по разным концам России. Это класс «либералов».

Исполнительный Комитет не воспользовался теми силами, которые были у него под руками. Вера в безграничную силу и расширяемость революционной организации заменила собой все.

С несколькими батальонами, вооруженными динамитными бомбами, можно прогнать дворцовый караул и овладеть дворцом. Несколько сотен людей достаточно, чтобы овладеть главными правительственными учреждениями. Но захватить кипу министерских бланков еще не значит стать временным правительством. Власть могут иметь только люди, известные своей общественной деятельностью, имена которых действовали бы на умы, внушали бы доверие к силе и серьезности восстания.

В течение целых двух лет величайшего революционного возбуждения «Народная воля» не предприняла решительно ничего – ни покушений, которые отвергались как опасная трата сил, ни открытых нападений, которые откладывались в видах расширения организации до невозможных размеров.

И вот плели народовольцы свой вечный заговор, который ежеминутно обрывался, и плелся снова, и снова обрывался. Говорю это не в осуждение и не в умалении великих заслуг людей, стоявших во главе движения. Выбрать удачно момент, когда бросить все силы в атаку, ставя на карту решительно все, – дело величайшей трудности даже в обыкновенной открытой войне. В подпольной, где ничего не видно, это намного труднее. Силы для отчаянно дерзкого нападения достаточны. Можно очертя голову броситься вперед. Но завязаны переговоры с офицерами новых частей. Через неделю они будут наши, и шансы успеха удвоятся. А между тем шпионы, быть может, доделывают свою лазейку; где-нибудь в тюремной клетке зреет предательство. Обидно, тяжело думать, какие силы погибли понапрасну, какое время было упущено и из-за чего!»

В феврале 1881 года Желябов посчитал, сколько народовольцев в случае восстания выйдут на улицы и собрал пятьсот человек. После 1 марта 1881 года это количество выросло в пять раз, а может и больше. Хватило ли бы этих людей для революционного толчка? Или бы они все погибли, не поддержанные недовольными и инакомыслящими? Уже не было во главе Исполнительного Комитета Михайлова, Желябова, Баранникова, Колодкевича, Перовской, Квятковского, Морозова, Фроленко, Ширяева, Исаева, Кибальчича, Зунделевича, Якимовой. Несколько месяцев восстановления сил закончились тем, что не стало членов Исполнительного Комитета Богдановича, Грачевского, Златопольского, Корбы, Ланганса, Суханова, Теллалова, Халтурина. А потом уже было все равно, потому что пришел Дегаев, предатель и провокатор, и не было уже «горстки героев», и пропала в каземате Фигнер и тысячи народовольцев забрал с собой в замурованный ад Лопатин. После гибели тысяч революционеров уже не могло быть речи о компромиссе между самодержавием и революцией. Теперь дело решали те, кто имел больше патронов в револьверных барабанах, и тех, кто мог из них стрелять. В 1887 году революционное движение было оглушено и ошеломлено, но совсем не надолго. Менее, чем через десять лет, вместо того, что бы развивать экономику страны и делать жизнь людей-подданных счастливее, монархия бросила колоссальные средства на подавление инакомыслия, которое быстро становилось массовым. Самодержавие почему-то думало, что сможет всех яростных казнить, а остальных опять загнать в казармы. Получилось наоборот. С 1881 года монархия стала вызывать не только неприязнь, но и ненависть подданных.

В кандальное десятилетие конца XIX века революционеры были оглушены. Тысячи людей мысленно записывали в своих головах: «Оскорбляйте и издевайтесь над нами, пока мы в вашей власти, пока мы побеждены. Придет время, и мы поменяемся местами. И тогда горе вам!» Все общество знало, что в тюрьмы и на каторгу отправляют лучших. Вся либеральная оппозиция понимала, что самодержавная монархия не уступит ни в чем, работать не будет, а будет присваивать результаты чужого труда, произвольно тратить награбленное, и измываться над теми, кто работает. Все общество уже знало, как надо брать власть и что для этого делать. После 1881 года в империи это был вопрос времени и дела. Один из оставшихся в живых народовольцев писал: «Какие бы умные поправки мы не вносили теперь в наши революционные программы, революционное движение от этого ничего не выиграет, так как сущность дела заключается не в программах, а в делах, в том, чем люди занимаются. Можно сколько угодно призывать необходимость террора и в его защиту производить самые неопровержимые доказательства, – и все-таки террора не будет, если нет в наличии людей, готовых немедленно идти и умирать за него. Распространение грамотности в народе, заведение школ, борьба с эпидемиями – сколько ни полезна вся эта культурная деятельность, – она никаким образом не должна поглощать всего внимания современного русского общественного деятеля. Все прошлые попытки этого достаточно наглядно уже доказали, что чем бы мы не вздумали заниматься, какую бы скромную работу мы ни поставили своей задачей, – мы всегда натолкнемся на наше вездесущее и всемогущее правительство, которое тотчас поставит препятствие и сделает или совершенно невозможной нашу деятельность, или же извратит ее до неузнаваемости. Таким образом, для русского общественного деятеля вопрос об обуздании правительства, то есть вопрос о политической свободе сам собой ставится в первую очередь».