Михаил Вострышев - Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы

Отец госпожи Щебальской, находя такой поступок и произнесенные слова Рубинштейна оскорбительными для своей дочери, на следующий же день отправился к нему для объяснений. Последний, сознавшись в своем поступке, сказал: «Что же мне делать, я человек нервный — не выдержал, вспыхнул». Тогда господин Щебальский попросил господина Рубинштейна взять свои слова обратно и извиниться, на что тот не согласился. Вследствие этого господин Щебальский обратился с жалобой к мировому судье Александровского участка.

Разбирательство по этому делу проходило 8 января 1870 года при огромном стечении публики. Обвинителем явился сам господин Щебальский, защитником обвиняемого — присяжный поверенный Ф. Г. Соловьев.

Профессор консерватории Э. Лангер, спрошенный на разбирательстве в качестве свидетеля, показал, что находился случайно в кабинете директора и сидел против него, когда вошла Щебальская. Рубинштейн стал делать ей выговор, что она плохо занимается в классе. Тогда он, Лангер, раскрыл книгу, чтобы не смущать их обоих своим присутствием. Поэтому он ничего не видел, но слышал, что господин Рубинштейн сначала говорил с госпожою Щебальской спокойным голосом, но потом сказал возвышенным: «Вы не обращаете внимания на мои слова! Идите вон!» В то же время он слышал, как упала на стол книга. Но вырывал ли ее Рубинштейн из рук Щебальской или нет, того не заметил. Госпожа Щебальская и после этого продолжала стоять в кабинете. Тогда Рубинштейн, еще более возвышая голос, сказал: «Идите вон!» И она ушла. Немного спустя господин Лангер пояснил, что книга лежала на столе до прихода Щебальской, а она вошла с пустыми руками.

Защитник обвиняемого Соловьев, между прочим, сказал, что директор имеет полное право делать выговоры ученикам, не допускать их к экзамену и даже исключать из консерватории. Когда директор делает замечание, а ученица не обращает на его слова внимания, то ему остается сказать одно: «Идите вон». Притом в словах этих нет ничего оскорбительного. Поэтому он, защитник, по бездоказательности обвинения, по отсутствию намерения нанести оскорбление и принимая во внимание, что здесь дело касается отношения директора к ученикам, просит оправдать господина Рубинштейна.

Обвинитель Щебальский в заключение своего возражения просил только того, чтобы обсуждаемое событие было признано совершившимся и непозволительным. На эти слова защитник Соловьев ответил, что в действиях Рубинштейна нет ничего противозаконного.

Мировой судья признал господина Рубинштейна по суду оправданным.

На это решение поверенный господина Щебальского, присяжный поверенный Алексеев принес апелляционный отзыв, где доказывал оскорбительность слов, с которыми обратился Рубинштейн к Щебальской. В подтверждение того, что он действительно вырвал у нее из рук книгу, он просил спросить под присягой в качестве свидетелей господ Кашперова и Иванова и госпожу Абрамову.

Поверенный со стороны господина Рубинштейна Ф. Г. Соловьев заявил о неподсудности этого дела мировым учреждениям. Но съезд мировых судей, согласно с заключением господина товарища прокурора, признал это дело себе подсудным и приступил к допросу свидетелей. Никаких новых обстоятельств не выяснилось, за исключением дополнения к своим показаниям господина Лангера, который сказал, что спустя несколько времени по выходе Щебальской из кабинета, господин Рубинштейн говорил, что она стояла к нему вполоборота спиною и перелистывала журнал.

Товарищ прокурора господин Рогаль-Левицкий, изложив обстоятельства дела, сделал вывод, что оскорбление действием (то есть вырывание из рук книги) не подтвердилось и потому это обвинение отпадает. Что же касается до возвышения господином Рубинштейном голоса и произнесенных им слов, то составляет ли это оскорбление, предстоит решить совести судей, а он со своей стороны не может считать их необидными и просит признать господина Рубинштейна виновным в оскорблении госпожи Щебальской словами.

Съезд мировых судей, по большинству голосов, постановил: подвергнуть господина Рубинштейна денежному штрафу в размере 25 рублей, а при несостоятельности — аресту при городском арестантском доме на семь дней.

31 января 1870 года во время бенефиса господина Паддила в московском Большом театре неизвестная дама вручила буфетчику 3-го яруса револьвер, объяснив ему, что он заряжен тремя пулями, и просила поберечь его до конца представления.