Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 2, Море)

Ведь недаром же пришлось написать королю: "Ты посаженный государь, а не вотчинный, как тебя захотели паны твои, так тебе в жалованье государство и дали; ты в себе и сам не волен, как же тебе быть вольным в своем государстве".

Царь московский - полный хозяин своей земли, стало быть, и войско его сильнее Сигизмундова, а тем более ливонского... Никто, как бог и государь; только их на Руси народ слушает.

Царица сказала на это: "Зачем же ты сам ведешь войско?" Царь ответил ей: "Свой глаз дороже родного брата, да и воину веселее идти в поход с царем, и на воевод своих посмотрю, сколь искусны они и ревностны в боях за родину". Царица перекрестила его, тихо, со слезами, произнеся: "Сердце мое чует беду..." В ответ на это царь рассмеялся. "На полях брани безопаснее мне, нежели в своем дворце, там окружают меня мои воины, а здесь льстецы и обманщики". Мария Темрюковна сказала: "А в твоем войске разве нет льстецов и обманщиков?"

Вспоминая обо всем этом, царь отошел в сторону от шатра. С благоговением, шепча молитву, стал всматриваться в звезды, как бы ища в небе ответа:

Три века, почитай, русский народ находился в монгольской кабале, да не потерял себя, не изменил своей вере! Из поколения в поколение передавал ненависть к поработителям. Настал час - и сбросил русский народ с своей спины татарское иго и воздвиг московскую несокрушимую мощь.

Будет ли счастлив этот поход? Хватит ли у народа сил?

Он, царь всея Руси, понимает, в чем сила его земли, он преклоняется перед Москвой, перед ее древними святынями, перед лесами и рощами, ее окружающими... Все священно в Москве, все - залог будущего счастья родины... Москва - бездонный источник славы и богатырства... Прах Дмитрия Донского, Ивана Калиты, Ивана Третьего, Василия Ивановича - незыблемая основа царской державы. И он, царь Иван Васильевич, как и предки его, призван самим богом еще сильнее укрепить эту силу, поднять силу Москвы на еще высшую ступень. Пускай прах его будет достоин покоиться под одними сводами, в одном ряду с гробницами предков.

Обратившись лицом на восток, Иван Васильевич помолился...

По дороге к своему шатру он вспугнул вылетевшую из кустарников птицу. Тяжело хлопая крыльями, она огласила протяжным, тоскливым визгом ночную тишь.

Царь вздрогнул, остановился: "Сова. Вещая птица! К добру ли?"

Мрачное чувство сомнений вдруг овладело им, но он постарался подавить его. Взглянув на тысячи шатров и шалашей, растянувшихся грозным станом на равнине, он снова приободрился, быстро подошел к шатру. Опричная стража, отдавая честь царю, опустила наконечники копий.

Постельничий помог царю умыться, раздеться.

- Меча не тронь... Оставь около меня... - тихо проговорил Иван Васильевич, помолившись богу и укладываясь спать.

Вдруг он вскочил с постели, стал прислушиваться.

Около шатра кто-то спорил со стражею.

- Погляди, кто там? - приказал он.

- Князь Владимир Андреевич, - вернувшись, доложил постельничий.

- Вели пустить... А сам выйди. Не гаси огня.

В шатер вошел князь Владимир. Помолился и земно поклонился царю.

- Садись, княже... Что скажешь, друг? Аль тебе не спится?

- Не спится, государь... - понурив голову, едва слышно ответил Владимир Андреевич.

- Дивуюсь я, брат, с чего бы тебе сон терять? Аль беда какая, аль совесть нечиста? Будто, и беды у тебя нет, и совесть, будто, твоя чиста... Не так ли? - сказал царь, зевая и потягиваясь. - Да и забот у тебя тех нет, что у меня.

Ответом ему было молчание.

Царь ждал. При свете огонька, потрескивавшего в плошке, видно было, как передергивается его лицо от волненья, блеснули глаза. Заметив это, Владимир Андреевич, заикаясь, сказал что-то невнятное.

- Владимир! Ты похож на отравленного... Будто яда хлебнул... Видел я таких... Они давятся собственной слюной... - царь рассмеялся. - Нет, не слюной, а своим беззаконием... Оное - страшнее всех ядов. Наш яд ускоряет смерть, а их яд разваливает царство...

- Государь, - набравшись сил, заговорил князь Владимир. - Коли уж пришел я, так тому и быть... Стало быть, так богу угодно... Боязно мне, да што делать?

- Теперь я узнаю тебя... Подлинно ты: и робкий, и нерешителен, и что-то сделать либо молвить хочешь, и язык у тебя не поворачивается... Вот, если бы все мои бояре были такими, как же царю в ту пору править?

Вдруг Владимир Андреевич стал на колени и заплакал.

- Полно! - всполошился Иван Васильевич. - Иль приключилась беда какая? Не будь бабой. Говори смело! Ведь ты мой брат.

- Беда не приключилась, батюшка государь, бог не допустил... Я не допущу! - вдруг во весь голос завопил князь: - Не вели казнить, вели миловать.