Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня)

При этих словах быстро встали со своих мест все находившиеся в государевой горнице воеводы и вынули из ножен мечи.

- Вот оно, наше оружие! От битв великих оно не затупилось, а стало еще острее, - продолжал Шуйский, - и дух наш не угас, а разгорелся паки и паки ярче! Ужасен огонь внутри твоих воинов... Он пожгет слабость, коли она была у кого, и поглотит вражью гордыню... Псков мы отстоим, батюшка государь, либо погибнем все до единого в бою за тебя и родную землю! Верь нам!

Поднявшись со своего кресла, царь положил руку на плечо князя Ивана Петровича Шуйского.

- Верность твоя в услугах и правда в словах хорошо ведомы всем. Чтобы испытать правдивого, честного человека, мне надобны теперь годы, а неверного и злого раба узнать - довольно одного дня. Научила меня тому жизнь! На долю вашего государя выпало тяжелое бремя одолевать внутреннее нестроение нашей земли и воевать многие годы со всякими злохищными ворогами. Денно и нощно глядят они пожирающими очами на Русскую землю... Зависть и злоба снедают сердца многих наших соседей. От них же есть и зазнавшийся холоп Стефан. И он вознамерился своровать некоторые города и села наши... Многое множество праведных воевод в моем войске. Спокоен я. Из них ты, Иван Петрович, мне особо дорог, и того ради будь начальником надо всем воинством во Пскове. Покажи Стефану могущество наше! Проучи его!

Князь Шуйский, став на одно колено, поклялся царю, что он или победит, или умрет в бою, как честный воин.

То же сделали и остальные псковские военачальники.

Архиепископ Александр благословил их оружие.

Когда воеводы ушли из горницы, царь оставил у себя архиепископа, чтобы побеседовать с ним.

Александр известен был царю, как хорошо знающий дела Польско-Литовского королевства. Многие иноки во Пскове, отколовшись от униатов, перешли на сторону псковского духовенства. Они были "языками" архипастыря Александра.

Царь спросил его, что он думает, что знает о Стефане Батории и в каковом новый король согласии с польской Радой.

Александр нахмурился, потер лоб, ответил тихо, как бы про себя:

- Непокорен и своенравен Стефан, но ума превеликого... воин храбрый, дерзкий...

Иван Васильевич, взволнованный ответом архиепископа, схватил его за руку:

- Стой!.. Так ли, святой отец? Правда ли то?

В глазах царя явно проглядывало недовольство.

- Правда, государь!.. Не верь тому, что говорят о холопстве Стефана у панов... Нет! Они его боятся. Король на первом же сейме громко изрек: "Не в хлеву, но вольным человеком я родился, и было у меня, что есть и во что одеться, прежде чем прибыл я в вашу страну. Люблю мою свободу и храню ее в целости. Королем вашим я стал волею божией вами избранный, прибыл сюда вследствие ваших просьб и настояний, и вы сами возложили мне корону на голову. Поэтому я вам настоящий король, а не король, нарисованный на картинке. Хочу царствовать и приказывать, и не потерплю, чтобы кто-нибудь правил надо мною..."

- Стой! - еле переводя дыхание от волнения, произнес царь. - Так и сказал он?

- Точно, великий государь, так он и сказал в лицо панам...

- Говори дальше! Хорошие слова! Что еще он сказал?

- А еще он, словно бы и природный владыка, изрек: "будьте стражами вольности вашей - это дело доброе, но я не позволю вам стать хозяевами для меня и моих сенаторов. Храните вольность так, чтобы она не вылилась в своеволие". Вот и все, государь.

Царь сидел молча, с непонятною для Александра улыбкою. Затем, опять обратившись к архиепископу, спросил его тихо, вкрадчиво:

- А знаешь ли ты, что после смерти Жигимонда они хотели меня, либо царевича Феодора, посадить себе на престол?

- Доподлинно, государь. Оное всем ведомо. И ныне в Литве есть сторонники того же.

- Я сказал бы так же панам, как сказал им угорский князек. Здесь его сила. Жигимонд был слугою Рады. Не любил я его за то. Он цеплялся за изменников, подобных Курбскому, слушал их, стоял за них... Стефан - горд. Слыхал я: не особо жалует он их. Его не удивишь изменой: он сам перебежчик, сам - бродяга, сбежавший со своей родной земли. Норов их ему известен.

Немного подумав, царь спросил:

- А как ты полагаешь, святой отец, не поссорятся ли с ним паны, коли мы отстоим Псков? Не отстанут ли они от него, коли там счастье изменит ему?

- Паны ненадежны, верно, государь! Плохо быть их королем! Господь в своей неизреченной премудрости отвел чашу сию от уст твоих... Вместо радующего сердце вина, ты испил бы яд горечи и неправд. А коли Псков устоит, Стефан не уживется с панами... То надо предвидеть.