Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня)

- Что ж теперича с нами-то, Сёма, будет: лучше ли мужику от того станет иль еще хуже прежнего? - спросил Слепцова старичок-ватажник, когда хоронили царя в Архангельском соборе.

Семен вздохнул, покачал головою:

- Нашим солнцем был месяц, так он солнцем для нас и останется. Один царь умре, другой будет... Иван Кольцо говорил мне: мужик глуп, за то его и бьют. Нечего нам ждать добра... От крепостной кабалы счастлив не будешь.

- Стало быть, опять в лес?!

- А куда же? Не во дворец же поминки по государю справлять? Как ни плачь о царе, а все на цареву дыбу вздернут, коли к его верным слугам попадешь...

Повздыхали, почесали затылки ребята, да и направили путь свой в Сокольничий бор.

В толпе богомольцев, окруживших Архангельский собор, стояла в сторонке, около оврагов, почти совсем закрыв лицо, молодая стройная женщина в темной ферязи. Она тайком целовала жемчужное ожерелье, украшенное крупным рубином. По щекам ее текли слезы.

Прислушиваясь к заунывному пенью монахов и монахинь, она тихо, про себя, читала молитву об упокоении блаженной памяти царя Ивана Васильевича.

Когда богослужение кончилось и закрыли царскую гробницу, она быстро пошла через Фроловские ворота на Красную площадь. Там ее дожидался возок, запряженный четверкой коней.

В возке сидели маленькая девочка и пожилая женщина.

- Заждалась, матушка?

- Бог спасет, доченька... Доброе дело - поклониться праху государя, оказавшего нам столь великие милости...

Сидевшие верхом на конях возницы ударили кнутами по лошадям, и возок покатил прочь от Кремля к городской заставе...

Игнатий и Анна тоже были на похоронах.

Когда возвращались домой, Игнатий тихо сказал Анне:

- У меня тоже и свое горе... Узнал я от одного игумна с Устюжны, что и меня бог обездолил, и меня поверг господь в скорбь... Игумен приехал на похороны царя.

Анна всполошилась:

- Что ты?! О чем ты говоришь? Зачем ропщешь?

- Я вчера узнал... Умерла моя матушка... Хотел я повидать ее, да вот, видишь, поздно... скончалась.

- Но откуда же ты, милый, знаешь, что жива была твоя матушка?.. Ведь ты же не помнил ни отца, ни матери, да и не знал о них... ничего?

- Больно мне... Не спрашивай! Помолимся лучше вместе об упокоении ее души... Об упокоении души рабы божией Агриппины... Много горя видела она. В заточении и скончалась.

Анна прослезилась, но больше не стала расспрашивать Игнатия.

Федор Иванович, вернувшись после погребения царя в свою палату, пожелал остаться один и отослал всех от себя. Долго сидел он в глубоком раздумьи, глядя в столбец с завещанием отца.

Много было пролито им горячих сыновних слез, многое множество поклонов было положено им перед гробницей покойного государя, - это как-то заполняло время, давало пищу душе, а теперь вдруг легла на нее неизъяснимая тяжесть. Словно человек, придавленный тяжелой каменной глыбой, из-под которой, несмотря на страшные усилия, он не может выбраться, так тщетно боролся со своей смертельною тоской царевич Федор.

Собравшись с последними силами, он крикнул:

- Тихон! Тишка!

В покои царевича вбежал худощавый, с испуганным безбровым и безусым лицом холоп. Он согнулся в глубоком, до самого пола, поклоне.

- Слушаю, батюшка государь.

Федор Иванович строго сдвинул брови:

- Есть там народ? В приемной палате?

- Много, батюшка государь... Кричат, злятся, лезут в твои покои... Все - бояре...

- Чего им?! - хмуро спросил Федор Иванович.

- Присягу несут тебе... Челом бить хотят...

Федор Иванович отвернулся, и вдруг впервые ему в голову ударила мысль, которую он постоянно отгонял от себя: он - царь! Теперь он московский владыка. Страшно!

Тяжело вздохнув, он тихо сказал:

- Позови Бориса Федоровича.

Оставшись один, Федор Иванович стал на колени и громко произнес, впившись взглядом в иконы:

- Помоги!.. Господи, дай сил, умудри, наставь меня!..

Услыхав шаги за дверью, Федор Иванович быстро поднялся с пола, вытянулся во весь рост. Стал ожидать.

Дверь отворилась, и, мягко ступая, низко наклонив голову, в покои вошел Борис Годунов. Не разгибая спины, он остановился против Федора Ивановича.

- Слушаю, великий государь. Приказывай.

- Чего там толпится народ? - недовольно спросил Федор и, не дождавшись ответа, проговорил сморщившись, с досадой:

- Не было бы беды, коли и повременили бы...

Борис Годунов вскинул свою курчавую голову и громко, почти с отчаяньем, воскликнул:

- Помилуй, государь! Пожалей холопов своих!.. Пожалей беспастушную Русь! Ни единого часа она не может быть без венчального владыки! Побойся греха!